полезные ссылки: swedbank seb sampo nordea прогноз погоды русско-эстонский и эстонско-русский словарь расписание городского транспорта


internet-журналы русского портала:                vene portaali internet - ajakirjad:

афиша

автоклуб

бизнес

политика

экономика

эксперт

недвижимость

путешествие

для детей

фотоклуб

вышгород

культура

internet-tv

компьютер

образование

здоровье

коньяк24

история

женский клуб

night people

бесплатные объявления

каталог компаний

архитектура & дизайн

знакомства

свадьба

shopping

ресторан

отель

реклама

партнеры

 

 

Таланты и поклонники


Борис Тух

Лауреатами премии «Культууркапитала» за книги на русском языке по итогам 2009 года стали в области поэзии Николай Караев («Безумное малабарское чаепитие»), в области прозы Андрей Иванов («Путешествие Ханумана на Лолланд»). 

Почему-то именно эти номинации чаще всего вызывают бурную реакцию как у людей, имеющих то или иное касательство к литературе, так и у не имеющих к ней никакого отношения.

Отчасти потому, что каждый год назначается новое жюри – и не всегда его состав вызывает доверие. Но в данном случае двое из этой «тройки» - издатель Валентина Кашина и критик Ваапо Вахер – люди, безусловно объективные и разбирающиеся в предмете. Каким образом председателем жюри оказался Илья Сунделевич, который «засветился» в литературе разве что одной – и то довольно нелепой - публикацией в журнале «Таллинн», неясно. Впрочем, два всегда больше, чем один. 

Пленительная легкость выбора

Шорт-лист в обеих номинациях был коротким, а выбирать – по крайней мере в области прозы – легко. 

С «Путешествием Ханумана» конкурировала только очередная книга неудержимо плодовитой Гоар Маркосян-Кяспер «В Микенах, золотом обильных». 

Конкурировала – это сильно сказано. Сочинения Маркосян-Кяспер грамотны, видно знакомство автора с современными тенденциями в прозе, но все они чрезвычайно скучны. Можно, конечно, возразить, что автор, парящий в горных сферах, не унижается до пошлой занимательности, но это будет такая же чушь, как утверждение, будто именно толстые журналы являются сейчас «сертификатом качества». Как раз напротив. Толстые журналы привечают под своими поблекшими обложками тех авторов, которые больше никому не нужны. Если издавать их отдельными книгами, они так и будут собирать пыль на полках книжных магазинов. Писателю, чье имя является брэндом, туда соваться нечего. Сегодня издательский цикл толстого журнала дольше, чем путь от рукописи до книги. И нечего кривить рот и вертеться как стриптизерка вокруг шеста, уверяя, что все эти брэнды – лишь свидетельство падения читательского вкуса. Ведь большими тиражами выходят не только Донцова и Шилова, но и Улицкая, Веллер, Пелевин, Быков, Алексей Иванов и другие прекрасные писатели…

Правда, Андрей Иванов начал с публикаций в толстом журнале, да еще не первого ряда – в издающемся в США «Новом журнале» (где и получил свою первую награду – премию им.Марка Алданова). Но тут совершенно иная ситуация: начинающему автору надо где-то пробиваться; в российских издательских концернах «самотек» редко когда читают, не говоря уже о работе с ним, а как опубликоваться в Эстонии, он, наверно, не очень себе представлял. 

На дне

Андрей Иванов пишет настоящую прозу. Выразительную, крепко сколоченную, цепляющую читательское сознание. После того, как Михаил Веллер стал примерно на 99% российским писателем (хотя сохранил эстонское гражданство), у нас настоящих русских прозаиков, почитай, что и не было. Так, несколько симулякров. Теперь есть.

Правда, недавно появился еще один автор – назовем его Z, хотя бы потому, что в его имени и фамилии нет ни одной этой буквы. Человек немолодой, много повидавший. Был спортсменом, военным, занимался бизнесом в «веселые 90-е», когда грань между легальным бизнесом и уголовщиной стерлась до полной неразличимости. Преуспел. Вдруг захотел поведать миру об увиденном, пережитом и переосмысленном. Написал огромный – где-то под 30 печатных листов панорамный роман, действие которого охватывает лет 30, а если учесть флэшбеки в 1940-е годы, то и все пятьдесят. Там есть все: и любовная интрига, и нравы криминального мира, и Афган, и очень злая, но справедливая сатира на выскочек в политике, и кровь, и искупление. Перед тем, как послать на конкурс «Русский мир», показал мне рукопись. Уж как я его уговаривал сократить текст, выбросить пролог и морализаторские отступления – но у него где-то в подсознании засела убежденность, что эти отступления (на манер толстовских, в «Войне и мире») необходимы. 

Остросюжетная, увлекательно написанная и очень простая (но не примитивная по языку) книга. Но Z не учел, что для успеха в этом конкурсе (задуманном для начинающих авторов Ближнего Зарубежья) требуется пускать в ход связи, уговаривать, «выбивать» себе премию (примеры были!), да и персональный состав жюри вызывал сильные сомнения в объективности и честности. В общем, не прошел он конкурс. Теперь, может, издаст роман за свой счет. Если экономическая ситуация позволит. А выйди эта книга в свет, у нас был бы сейчас не один интересный русский прозаик, а два. 

Но вернемся к Андрею Иванову. О «Путешествии Ханумана…» уже писали. И, увы, глупости! Автора поместили в один ряд с Камю («Посторонний») и Лимоновым («Это я, Эдичка»). Бред! Камю писал о человеке с мертвой душой и равнодушным сознанием. А у Лимонова, напротив, бешеная энергетика и столь же бешеная гордыня. Эдичка у него, помимо всего прочего, отчаянно страдает от любви – и, следовательно, с ним все в порядке. Он прижат к стене, может, даже послан в нокдаун, но будьте покойны – на счет «восемь» он выпрямится и примет боевую стойку.

А наш Иванов пишет о людях, находящихся на той стадии, когда человека смешивают с дерьмом - и не враги смешивают, с врагами еще как-то можно справиться, а обстоятельства, отчасти выбранные им самим. Человек пытается сопротивляться, но хватит ли сил? 

Все в той же на редкость претенциозной и столь же бездарной рецензии сюжет романа назван «буксующим». О нет! Сюжет не буксует, он продвигается вперед, преодолевая сопротивление хлюпающей под ногами грязной жижи и боль в самих ногах, изъеденных грибком – как у персонажа, от лица которого ведется повествование, условного Евгения Сидорова, но это не подлинное имя. Действие происходит в Дании, в лагере для беженцев, «Сидоров» - из Эстонии, но выходцу отсюда убежища не получить, и он выдает себя за другого… А второй герой – его друг-индус, мастер на все руки и большой плут, носит имя обезьяньего царя из «Рамаяны». 

Жизнь в лагере – если уж проводить литературные параллели – больше всего похожа на жизнь в ночлежке, описанной Максимом Горьким в «На дне». Она малособытийна, но напряжена: пропитана грязью, отчаянием, нервными срывами. Лолланд – «датская Ибица», место, где оттягиваются состоятельные люди, для Ханумана такая же мечта, как для Остапа Бендера – Рио-де-Жанейро, где «все в белых штанах». Поле чудес? Еще бы! Но Хануман может попасть туда, только сойдя с ума. Поле чудес всегда находится в Стране дураков (невольная языковая двусмысленность: Loll + Land; интересно, задумывалась ли она автором?) 

Исповедь маргинала

«Путешествие Ханумана…» составляет единый корпус с напечатанными ранее в «Новом журнале» повестями «Мой датский дядюшка» и «Зола». Из этих двух вещей проясняется, каким образом оказался в Дании «Евгений Сидоров». Прошу прощения за длинные цитаты, но, во-первых, они очень нужны здесь, а во-вторых, мне нравится стиль автора: 

«Все мое существование имеет оттенок принудительности: меня насильно извлекли из чрева матери, и куда бы я ни двинул в этой жизни, меня понукают шлепками, бранью, пинками. В этом мире все принудительно, и что самое отвратительное – от этого не уйти. 
А почему так? Да потому что я родился у болот. А те, кто родились и жили на болотах, те – быдло. С ними разговор короткий: обрили головы и построили в шеренгу. С ними больше нечего делать: поставить в очередь, заставить ждать чуда или пенсии; гнать их под вопли лающих мегафонов колоннами к коммунизму через Беломорканал, Соловки или БАМ.… Нас слишком много; нас чертовски много! Нас не сосчитать, нас и не надо считать, через один – покойник, вповалку, облепленные мухами, пиявками, струпьями, лишаями, нас так много и нас уже нет, так что и считать незачем …..
Город переставал быть нашим. Самым убедительным свидетельством нашей чуждости родному городу стал “alien’s passport”, который я получил в давке подобных мне “иностранцев”... 
Кем я был в те дни? Молодой человек, который не в силах найти себе место в новом дивном мире, где надо непременно говорить по-эстонски? Примкнуть к некогда великой державе, словно потянувшись к титьке исторической родины, я не мог. Да и не знал я России. Вот тогда-то и родился в моем сознании этот балтийский русский. Человек, который гордится тем, что он не имеет. Что не хочет иметь. Что выбрал не иметь. Гордится тем, что он – никто в этом новом дивном мире. Тем, что не может. Что слаб. Потому что иметь гражданство означало сдавать унизительный экзамен по языку и конституции, которую презираешь…
Я изымаю из себя прошлое… Меня тут вообще почти нет. Если меня вскрыть, как мешок, – в топку бросить нечего будет. Мною уже никого не согреешь. Я выгорел весь изнутри. Если что там и осталось во мне, это все так, зола…»


Не хочу комментировать. Все ясно. Трагедия без катарсиса. Мучительная исповедь маргинала, пропущенная через искусство изощренного стилиста…


Стихи в большом количестве…


…вещь нестерпимая, - сказал незадолго до смерти Александр Блок. В шорт-листе премии «Культууркапитала» были, однако, только три книги стихов – кроме караевской еще «Здесь и там/Там и здесь» Doxie (Татьяны Сигаловой) и сборник П.И.Филимонова.
Здесь можно говорить о некоторой субъективности выбора. Для меня, скажем, Караев и Doxie представлялись равноценными претендентами, с соотношением примерно 51:49 в пользу Doxie (очень уж нравятся ее лихие, смешные до полного мрака и трагические до безудержного веселия, поэтические зарисовки о советской эпохе, которой поэтесса отнюдь не по собственному желанию, а по стечению обстоятельств отдала больше половины своей жизни). Но и выбор жюри вполне достойный: субъективизм неизбежен, вкусы у всех разные. 


Выбор закономерен, а вот реакция… Во всех доступных порталах неизвестный «читатель» опубликовал крик души такого содержания: «Извините, а в чём заключаются подвиги Караева? В том, что он в 2007 г., сразу после смерти Светлана Семененко, взял интервью у Филимонова, и в этом интервью Ф. позволил себе совершенно хамскую реплику в адрес умершего поэта - а К. это интервью напечатал?! (В том, что он выпустил книгу бледных, невыразительных, откровенно вторичных стихов?!»


Начнем с того, что если неизвестный «читатель» считает стихи вторичными, то он обязан доказать это. В принципе, почти на всех современных стихах лежит отпечаток вторичности: умение есть, желание высказаться есть, но всё важное сказали предшественники, остается только варьировать темы… Но вариант Бах – Бузони, между нами говоря, очень даже неплох… Караев очень хорошо владеет техникой стиха, эрудирован, в его активном арсенале мотивы не только европейские, но и восточные… И не скрывает интерпретаторский характер своей музы:
Грани гиперкуба

С упрямой недомотанной кассеты,
Которой жить осталось ровно до
Ближайшей урны, сказ о тайквондо
Преображаю в лучшие сюжеты….
И в финале этого же стиха:
А question между тем и вправду vexed:
Что он Гекубе, что ему Гекуба?
Я разбиваю грани гиперкуба -
И жизнь смиренно выдаю за текст.


Хотя возможно – как раз наоборот. Текст выдается за жизнь.


Характерно, что Караев особенно силен в переводах: Суинберна, Пикока, Фроста… Он сохраняет суть и передает с высокой степенью точности ритмический рисунок оригинала. Возможно, его будущий путь протекает именно этим маршрутом. Есть же авторы, чья замечательная переводческая деятельность заслонила их оригинальное творчество. Тоже достойное! Хотя бы Михаил Лозинский!


(Со Светланом Семененко другой случай: он самоотверженно переводил эстонских поэтов – и не все они были уровня Бетти Альвер и Деборы Вааранди – в ущерб собственному творчеству. Прекрасно, когда автор и переводчик конгениальны. Прекрасна и та ситуация, когда переводчик стремится дотянуться до автора – как Лозинский до Данте и Шекспира. И очень во многом преуспевает. Но Семененко не раз приходилось становиться на корточки, и он тратил время и силы, которые мог бы оставить себе.)


Но при чем тут интервью Филимонова? Он в самом деле поступил крайне нетактично, сказав: «Теперь оказывается, что «наше все» - это еще и Семененко. А все, что есть рядом, эти люди не замечают, при этом они с кликушеством бьют себя в грудь и кричат, какой светильник разума угас. Хотя для меня масштаб личности Семененко очень спорен».


Но за слова интервьюируемого отвечает он сам, а не тот, кто записал эти слова.
Зачем П.И.Филимонов произнес их, не знаю. Раньше он был вполне нормальным человеком, талантливо писал. А в последнее время позволял себе бестактности. В прошлом году он на страницах газеты Sirp (которую русский читатель как правило в руки не берет) с непристойной горячностью оспаривал результаты премии за 2008 год, когда лауреатами стали Татьяна Кашнева за книгу мемуаров (она на днях скончалась – интересно, стыдно ли теперь П.И.Филимонову за выпады в ее адрес?) и Йозеф Кац за книгу краеведческих эссе об истории Таллинна.


Возможно, сыграло свою роль то, что П.И.Филимонова, наряду с И.Котюхом, сделали «витринными русскими литераторами Эстонии». Как Криштафовича с Метлевым - «витринными русскими общественными деятелями». Но Котюх-то абсолютно лишен таланта, для него это – единственный способ удержаться на поверхности. А П.И.Филимонов-то зачем себя марает?


Русский Портал. Культура

 

Пришли свою статью на Русский Портал:  info@veneportaal.ee  






     
     
 

 
     
     
 

реклама на русском портале

 
     

По всем вопросам сотрудничества обращаться по E-mail: info@veneportaal.ee или по тел: + 372 55 48810

Copyright © 2001-2010 Veneportaal.ee Inc. All rights reserved.