Поэзия Проза Публицистика Литературная студия Библиотека Книжный магазин

	Станьте спонсором наших публикаций
На этой странице
Яан Каплинский
Вернуться к выбору автора>>

ОБ ИСКУССТВЕ ПОЭЗИИ

Написано немало сердитых слов о том, как прискорбно

родиться в Эстонии певцом,

но это было давно, и я не знаю, что тут сказать, поскольку

певца из меня не вышло - нет музыкального слуха и голос

тоже не бог весть какой,

так что в университете, читая пару спецкурсов, даже вспомнил, слыша собственный ломкий голос, старое выражение

здешних мест “баран с правильным голосом”.

Какой ты певец, если тебе не под силу говорить громко и ясно два часа кряду, да чтобы потом еще оставалось немного

для общения с женой и детьми!

Не слишком поможет тут и всё углубляющаяся специализация,

из одних делающая певцов, из других композиторов,

из третьих мастеров слова,

и всё это должно хорошо совпадать, чтобы общее впечатление

соответствовало феномену, который неоромантически можно

назвать певцом, а реалистически - эстрадным солистом.

Со сложеньем стихов в некотором смысле легче, но здесь

мне мешает прирожденная или же обусловленная

воспитанием застенчивость,

а также общественное мнение, отождествляющее поэта с лжецом, мешают знакомые или незнакомые, глядящие на тебя

то с сочувствием, то с укоризной,

безмолвно напоминая тебе, чей хлеб ешь, чьим трудом и чьею

любовью жив;

и когда стоишь в очереди в мясной лавке, ты начинаешь

стыдиться этих серьезных, спокойных людей, покупающих полкило вареной ветчины, кило студня и кило охотничьих колбасок,

со своими тремястами граммами детской колбасы, которую

покупаешь для жены и детей,

со своим требующим ремонта велосипедом, заштопанными

носками, со своими длинными волосами и бородой,

привлекающими взгляды детей в автобусе, трамвае и

троллейбусе (гляди, вон дядя с бородой!) и, следуя одному известному психиатру, могущими служить основанием

для психиатрического диагноза.

Если бы всё было так, осталась бы непонятной враждебность

старшего поколения к волосам и бородам,

враждебность психологов к бородам на фоне портрета Павлова

и враждебность психиатров на фоне портрета Крепелина.

Как было бы хорошо, если бы внешний вид всех психопатов

отличался диагностическими особенностями,

чтобы простые и нормальные люди могли далеко обходить

сложных и ненормальных,

а психиатрам было бы достаточно двух фотографий

(анфас и в профиль), чтобы всё стало ясно.

Хорошо, что есть слово “писатель”, за его нейтральностью

можно укрыться; еще лучше, что на чей-то вопрос:

“где работаешь?” можно ответить: “пишу”,

куда вполне можно отнести и твои стихотворные строки; этим

ты избежишь зачисления в стан экономистов, переводчиков

и журналистов, безвестных и безземельных, к которым

надо же как-нибудь относиться.

Поэт же - он как чужестранец, как шведский воробей или

немецкая ворона в стране, где еще не изжито глубокое

недоверие ко всему, что делали господа, немцы:

к разбивке парков, разведению оленей, к мрамору, фортепиано, книжной мудрости,

ко всему, что крестьянин презирал и чего одновременно жаждал, воздвигая на своем кладбище самый высокий камень

и разрушая надгробье барона, когда некому стало это

запрещать; сажая деревья и ходя в церковь, попутно

зубоскаля над ней.

Вся эта двойственность - твоя и твоего народа - жива и поныне; вековую отчужденность не победишь в течение жизни

одного поколения,

несмотря на Кристьяна Яака, никому не ведомого, на Юхана

Лийва, Густава Суйтса и тех, кто являлся уже десятками;

несмотря на поэтов, сумевших возродить язык, создать новый

язык на перекрестках фольклора,

вместе с которым мы почти погибли бы и родились бы заново как выходцы из Восточной Пруссии, чтоб на немецком

языке петь немецкие песни и воевать за немцев на немецких войнах,

что мы и делали, но не взаправду, не окончательно, язык и дух все равно оставались незрелыми,

народ - молодым, изменчивым и упрямым, оставаясь самим

собой во всех передрягах,

вследствие чего брат не знал брата, а народ - самого себя, своих песен, своей поэзии,

предоставляя поэту нести в одиночку болезненный смысл

и память, пропасть между писателем и читателем, видящим

и действующим, между крестьянином и господином,

как будто они слишком быстро отступили в небытиё, ушли

из своих жилищ и имений,

предоставив народу самому доиграть роль господина

и крепостного одновременно,

которая играется достаточно хорошо,

и только поэт никак не может войти в роль мужика, где каждый второй вновь обретает справедливость и честь

и может еще в своем одиночестве верить, что сумеет

восстановить свои и чужие связи,

закончить игру в слуг и господ, замкнувшую нас в злобе

и мелочности,

не забывая историю и бесчисленные оскорбления, отнимающие

у нас охоту ко всему, кроме самодеятельности, свадеб

и телевидения.

Но я знаю: дурак тот король или тот поэт, кто обвиняет своих подданных или читателей или тех, кто его не читает,

в том, что они не дают ему править или не читали его главных произведений, -

ему следовало бы знать, чего народу не хватает, и дать ему это. Чтобы власть и дух не считали излишней роскошью, без которой можно вполне обойтись;

нужно пойти навстречу как вкусу, так и безвкусице,

примириться с посредственностью - нет! - просто найти

что-то общее, восстановить прерванную связь между

читающим и пишущим,

без которой не воспитаешь вкус, не преодолеешь

посредственность - простая логика, а на деле выходит

как у безумного сапожника, который, возмечтав о прекрасных ногах, тачает сапоги, которые на простую ногу не лезут;

мы пишем стихи для любителей, называемся писателями,

потому что писатели должны быть, а в глубине души

понимаем, что и без них вполне обойдешься,

как можно обойтись без сервизов, без памятников, без банкетов, галстуков и коньяка.

Литература - это нечто избыточное, стихи тоже, это то, чем мы заполняем литературные среды, свободный вечер или

книжный шкаф;

это что-то красивое, интересное, оригинальное, чем можно

заняться, когда дело сделано, обед съеден, посуда помыта,

а по телевизору не идет ничего интересного.

Не жизнь, а общение, не этика, а этикет, декламация,

поэтический театр, раритетные издания, авторский автограф,

что, может быть, и красивей, чем старые невзрачные книжки,

военные и послевоенные издания на серой бумаге,

но все же не передает естественной, всем понятной надобности песен, какие я слышал, к примеру, от хантов и какие, думаю,

были и в прежней Эстонии,

когда песня сопровождала всё , принадлежала всем, жила

в любом деле, в тесной близости к любому занятию,

к жизни и смерти.

У хантов были повседневные песни, у каждого человека свои,

никто не оставался без песни;

была песня о дочери, которая, когда станет большая, всем что-то даст, только матери не даст ничего.

Эта была просто шутка, а в ней понимание, что песня - лучшая характеристика человека;

понимание, что стихи не просто слова, а способ видеть старые и привычные вещи на небольшом отдалении;

это шаг в сторону от обыденности, в которой размываются

контуры и забываются вещи.

И во рту остается ворох пустых слов, которые становятся

словами лишь после того, как увидишь то, что связывает имена с вещами и человека с тем и другим.

Отдаление от реальности в мир поэзии парадоксальным образом приближает нас к ней,

ставит лицом к лицу с настоящим миром, который все-таки

нечто иное, чем привычный дневной фон за окном, когда едешь на работу, пьешь кофе или сидишь на вечере поэзии,

поскольку привычка - это шаг в небытиё, в призрачное,

и никакое искусство слова не спасет нас от этого.

Можно сказать, что поэзия - это обратная связь с миром, то, что тебя опять приближает к нему, если ты от него отдалился.

Поэзия рождается от скуки или от отчаяния, а это и есть потеря чувства реальности, тоска по тающему, как дым, миру,

огромную и чистую мощь которого я отчетливо помню по стране хантов,

где старики становились серьезными, благоговейно приступая

к пению старых песен - о медведях, о богатырях, о чьей-то несчастной смерти, которые они называли “таарнын-аар”,

песен, которые скоро всеми забудутся, но которых еще хватает старикам для собственных нужд и для почитания последних сказителей;

и всё это так глубоко и серьезно, что понимаешь, как много

значит для этих людей песня,

понимаешь, почему у эстонцев и у индейцев были свои песни

о смерти, почему пели на свадьбах, пели на качелях, пели, дергая лён,

и как ужасающе пуст и нереален мир без песни, смерть

без песни, свадьба, качели и полевые работы без песни.

Как же все-таки ушли от нас эти языческие песни, эти

деревенские песни, как мы бросили их?

Они ведь еще сохранялись, несмотря на хулу церковников, и умерли лишь тогда, когда люди научились писать и читать -

соблюдать календарь и наставленья святых и петь псалмы.

Почему же покинули нас наши эпические, свадебные, трудовые, календарные, праздничные песни, наша обрядовая лирика?

Почему ушла от нас песня, наш каждодневный спутник, почему ушла в церковь, в молитву, в кабак, в песенники?

Разве народ в том виной, или поэзия, или поэты, или тысячи прочих второстепенных причин?

Не знаю; искать виноватого пустое занятье, еще глупее, чем

собаке ловить собственный хвост.

Лучше оставить это прошлое по ту сторону от грамот,

надгробных плит и железных крестов

и вперед посмотреть, как это свойственно всем живым

существам, чей взгляд направлен туда же, куда и шаги, -

в том числе и поэту, перед взором которого много будущего,

которому ведомы будущие оценки, справедливое мненье

о нашей поэзии тоже, что нам очень было бы нужно, но

чего нам узнать никогда не дано,

вперед посмотреть, пока не поздно;

и все-таки есть какая-то польза и в том, что мы способны

вообразить, какие злые слова скажут о нас дети наших детей,

от которых не укроются наши большие и малые правды и

неправды, большие и малые слова и умолчанья, если только они найдут время и желание взглянуть на то, что для нас так важно...

Перевел с эстонского

Светлан СЕМЕНЕНКО

Читателей считает:

Copyright © Veneportaal! Inc. All rights reserved.

Все официальные права на торговую марку Русский Портал принадлежат Эстонско-Чешской торгово-промышленной палате.

Какое либо цитирование информации допустимо только со ссылкой на первоисточник.

Все вопросы и замечания направлять по info@veneportaal.ee или по тел + 372 55 48810