Поэзия   Проза    Публицистика

Литературная студия   Библиотека   Книжный магазин

 

 

 

 

Станьте спонсором наших публикаций

 

 

На этой странице

 

 

 

 

 

Елена Мунтян

 

 

 

 

 

 

Вернуться к выбору автора>>

 

 

 

 

Сон ветра, песня камня

Авантюрный роман с портретом

 

        Жаркий вечер в Лиссабоне, начало августа. Мы пересекали одну из центральных площадей, брели среди густой толпы утомленные впечатлениями от пышного незнакомого города. Андрей нес на одном плече не очень большой, но тяжелый этюдник, на другом - кофр фотокамеры. У меня в руках тоже была какая-то поклажа, ноги подгибались от усталости. Недалеко от входа в метро цыганка продавала мелкие марокканские бананы.

     - Давай купим, - попросил муж, - эти бананы очень вкусные, сладкие, совсем не такие, что продаются у нас.

     - Ты посмотри, это же цыгане торгуют, - я мечтала попасть скорее в гостиницу, к тому же не хотелось иметь дело с неопрятной черноволосой женщиной.

     - Ну и что, подумаешь, цыгане. А фрукты надо с собой купить?

     - Хорошо, конечно. Думаешь, они не такие шустрые, как на Киевском рынке?

     - Да куда - супротив нашего рыночного опыта!

      Пышная цыганка стояла среди разнонаправленно двигающихся людей за высоким ящиком, на котором лежали бананы-бананчики. Установлен ценник $90 за килограмм. Мы подошли и в который раз за день пошутили насчет знака доллара в обозначении португальского эскудо. Андрей указал на гроздь бананов, цыганка взвесила - оказалось чуть больше килограмма. Я достала из сумки кошелек, посмотрела - там оставались купюры только по пятьсот эскудо. Протягивая деньги, отчетливо услышала слова: сейчас она обманет тебя на сотню. Цыганка долго манипулировала деньгами, комбинируя, меняя руки, деньги, роясь в карманах и, наконец, протянула пять бумажек по пятьдесят и кучу мелочи. Мне стало смешно:

     - Смотри-ка, почему-то я знала, просто увидела, что она недодаст мне сто. Э-эй, return my money. Давай-давай, видишь, не хватает?!

     - Не понимает, с кем связалась.

Цыганка, начала что-то кудахтать, вращая полоумными глазами, показывать на весы, на деньги, возмущенно протянула руку за бананами.

     - Кого хочет обмануть, бедняга. Give me my hundred! Быстро. Давай, пожалуйста.

Видимо, наше спокойствие и смешки произвели на торговку впечатление. Она медленно отдала купюру в сто эскудо, потом, подумав, глядя на меня неотрывно и серьезно, достала еще сто и приложила к первой. Это было удивительно и, признаться, меня немного испугало.

     - Да не надо нам лишнего, забери свои деньги, - мы подняли свои вещи с мостовой и направились к метро. Цыганка, бросив товар, ринулась за нами, пыталась схватить меня за руку, чтобы засунуть деньги. Пришлось отталкивать ее руку, а она все повторяла какое-то непонятное слово.

Три горы

       Издалека я вижу, что в городе Алькобаса была уже третья гора, на которую мне пришлось подняться в Португалии. Пришлось - захотелось - надо было. Эта третья португальская гора - самая правильная, поскольку подъем на нее оказался особенно лишен явного смысла. Самое важное - встреча с Брюнеткой - к тому времени уже произошла, но не была осознана. Мы увидели Брюнетку прямо перед моим бессмысленным восхождением.

       Не могу сказать, на самом ли деле Португалия гористая страна (личной теории об относительности географии я стесняюсь), но, как предположение - почему бы и нет? Вторая версия эгоцентристская: возможно, я ищу и интуитивно нахожу объекты для восхождения (от неудовлетворенности? лихости? тщеславия? - вопрос к психологу). Вариант третий - горы или холмы в Португалии редкость, натура моя проста, но добросовестно стремится к замкам, которые располагаются на горах. Или на горках. Замки нужны для работы художнику.

       Первым был пышный Лиссабон. Все там напоминало цветущую акацию: образ правильного “юга” в детстве. Города много, в нем зелень, цветенье, шум, острые запахи, чувство... нет, не курортной истомы, а организованного мягкого отдыха: панамки, белые носочки, немного жарко, но свежий ветер, пахнет морем, посмотрите мельком на архитектуру - и пора обедать. Шалеешь от приветливости местных жителей, ощущения сдержанной праздности и защищенности. В Греции и Испании послеобеденная праздность отчаянная, обессиливающая, а здесь не такая, более мягкая. Город, как известно, отстроен после страшного землетрясения, произошедшего в ХУIII веке. Считается, что Лиссабон, который был разрушен процентов на семьдесят в центральной части, восстановил маркиз со звонкой фамилией “Помбал”. В его правление, а маркиз был советником тогдашнего короля, возведены барочные имперские здания, проспекты с бульварами посередине, площади с фонтанами. В честь энергичного вельможи названа станция метро, площадь и еще что-то. Приблизительно так же, как у нас было имени Ленина, у них - маркиза де Помбала.

        Это с одной стороны лиссабонской горы. С другой стороны старый район, душноватый, густозаселенный, загадочный, иногда в нем дома снаружи или стены садов облицованы знаменитыми синими изразцами “азулежуш” - по несколько десятков квадратных метров. На открытых площадках везде цветут кусты, плывут ароматные облака от оранжевого до сиреневого. На вершине горы - замок-крепость Сан-Жоржи. Тайну крепости я не узнала.

        Первый раз мы к ней шли-шли: то с одной стороны подбирались, но зашли в кабачок, то с другой стороны любовались, но отвлеклись - все-таки первый день в стране и в городе - разволновались, не знали, куда смотреть. Когда наконец пришли к воротам, оказалось, что крепость уже закрывается, можно только погулять в опоясывающем парке с видом на море и на небо. Парк с каменными скамейками, широким парапетом над обрывом, сказочными кружевными деревьями купался в переменчивых закатных цветовых волнах. В парке состоялась незабываемая прогулка в сумерках на склоне горы. Но вершина не достигнута. Вершина - каменная, загадочная, зарешеченная - закрыта на ночь, поэтому всему вокруг приказано красиво гаснуть: опять через оранжевый и сиреневый. Гавань, сверкая водой далеко внизу, предлагала свои оттенки, показывая невозможную красоту этого места жизни. Небо трудилось независимо и, обладая природным вкусом, идеально попадало в гамму. Моя юбка цвета жидкого чая с синеватыми и коричневыми цветами была уместна (по цвету), лиссабонские груши в руках текли золотистым соком. Ну что же, пообещали мы, завтра взойдем к крепости вовремя, не оглядываясь и не отвлекаясь.

        Наступило завтра. В первой половине дня Андрей написал два этюда: вид Старого Собора и переулок под названием “Арка Иисуса”. Сразу после этого стали искать пути наверх к заколдованному замку. Вдруг на нас был наслан голод: назойливый, какой бывает только в чужом городе. Мы перестали, поднимаясь по каменным ступеням, удивляться домам величиной с большую собачью конуру и улицам шириной в два локтя. Азартно перебегая от одной ресторанной вывески к другой, сравнивали и мечтали, подсчитывали и выбирали. Разумеется, процесс поиска обеда пошел у нас в такое время дня, когда решительно никто вокруг этим не занимался: для всех людей, местных и туристов, в четыре часа с небольшим пополудни обедать было или рано или поздно. Но мы приехали издалека, пережили сдвиг во времени и нам было не только нормально, но попросту невтерпеж. “Здесь очень дорого, а вот посмотри, что это за комплексное меню? Мне интерьер совсем не нравится. Закрыто, опять закрыто... Вот, пойдем сюда, я хочу сюда!” На затейливом повороте тонкой, как ниточка, улицы, перед окончательным подъемом к Тайному Замку, мы вошли в пустой ресторан.

       Женщина мыла пол и посмотрела на нас как-то странно - почудился взгляд работницы уже закрытой заводской столовой - но мы не поверили. Андрей сказал: “Остаемся здесь, смотри, как классно, все, больше ничего не ищем”. Мы прочирикали женщине что-то вопросительно - она в ответ отрицательно: “Ничего не знаю”. Но появился хозяин, первый из троих (двое очень похожих были позже в других городах) людей типа “португальский ресторанщик”. Как и те другие, это был тонкогубый худощавый интеллигент с шапкой некоротких курчавых, уже седоватых волос, в круглых очках на благородном носу. В джинсах. Мы разглядывали его необычный ресторан, а он улыбнулся, поразглядывал нас и пригласил за столик.

       Ресторан был устроен в старинном, даже древнем подвале. Нам нравился каменный пол, полукруглые своды, прохлада. Столы и стулья на витых ножках из темного металла. Помещение украшено по-домашнему: на стенах зеркала и гобелены в серебристых рамах, расставлены резные комоды и буфеты, подсвечники и подставки для салфеток - серебряные, скатерти расшиты вручную, повсюду цветы   - живые и засушенные. Много мелочей для разглядывания. По полу гуляли непуганые петух и курица. Хозяин зажег свечку на нашем столике, мы продолжали наблюдать за забавными, совсем нестеснительными птицами и любоваться интерьером. Курица казалась явно нахальнее петуха. Играла негромкая музыка.

       Ресторанщик, надев белый фартук, принес блюдо с крошечными гренками, кусочками сыра, чесночным маслом, положил перед каждым меню. В ответ на наши вопросительные рассуждения насчет вина он стал неторопливо лазить по домашнего вида буфетам, доставая то одну пыльную бутылку, то другую. Возьмет бутылку в руки, сдвинет очки на лоб, порассуждает сам с собой, посмотрит на нас, как бы примеряя - и поставит обратно. Наконец нашел то, что, по его разумению, нам соответствовало. Обвязал бутылку салфеткой, молча налил нам попробовать. Держался все время отстраненно, как программист, которого попросили постоять на раздаче в Макдональдсе. Мы пригубили предложенное вино, выказали полное одобрение и, робея оттого, что нагружаем человека - он что, так один и будет готовить? - сделали заказ. Хозяин с достоинством кивнул и удалился.

       Нам было и уютно, и интересно. Все нравилось. Лишь немного неловко: почему никто, кроме нас, не приходит? Грустно, если этот симпатичный человек - невезучий, ждет и ждет клиентов, а тут только мы да его куры. Мне знакомый психолог говорил, как называется такая болезнь, когда все время думаешь об эмоциях других людей, но я забыла, слишком мудреное слово.

       Андрей потом говорил, что сознательно включил свое “поле”, чтобы притянуть посетителей. Мы сидели, разговаривали, пили вино, а поле работало, работало - и люди начали поддаваться, захотели пообедать именно здесь. Зашли двое, потом пятеро и еще трое. Все восхищались петухом и смеялись над нагловатой курицей. Мы успокоились, а хозяин забегал очень быстро, разговаривая на ходу по телефону - наверное, вызывал подкрепление. И оно появилось: в ресторан стремительно вошла бодрая крепкая блондинка с тремя детьми - девочкой лет двенадцати, девочкой лет восьми и крошкой на руках. Крошку отнесли куда-то вглубь помещения, а мамаша и девочки, надев фартучки, заработали весьма энергично. Народ прибывал не переставая, ресторан был уже почти переполнен. А мы доедали горячее, поданное на серебряных тарелках. Стало весело, тепло; Андрей удовлетворенно оглядывал посетителей, прибежавших в подвальчик благодаря его уникальной энергетике.      Опоздавшим уже некуда было сесть и оставалось только поглазеть и удалиться.

         Чувство долга напоминало о высокой цели - восхождении к крепости, но мозги, руки, ноги - все разомлело.

         - Пора идти, - сказали мы друг другу.

         - Я не могу, ноги ватные.

         - Я тоже не могу. Но давай все-таки попросим счет, может быть, еще успеем.

         - В таком состоянии в гору? По-моему, мы пьяные.

         - Мы должны. Куда они все пропали. Счет дайте пожалуйста! Одна только девочка маленькая. Э-эй, мы торопимся, девочка, позови, пожалуйста, маму! Ма-му, плиз.

        Ждали долго. Затем хозяин, наверняка получивший тайное задание не пускать нас к замку, сделал вид, что очень благодарен нам как “талисманам”, привлекшим толпу посетителей - и предпринял тонкий ход. Его жена принесла не только счет в невиданной серебряной шкатулке - на которую мы уставились. Рядом со шкатулкой она также поставила изящный графин граммов на 350 с чистейшей жидкостью.

        - Простите, а что это такое, мы не заказывали

        - Gratis (бесплатно). Это вам премия, - невозмутимо приветливо ответила хозяйка и сразу удалилась.

В графине было что-то вроде виноградной водки. Пить это крепкое и качественное мы не могли, только что немного попробовать. Но пока рассматривали, обсуждали, нюхали, лизали подарок, пока благодарили хозяев и обменивались с ними визитками - время ушло, идти к крепости стало уже поздно.

        Мы не узнали, что там находится, поскольку на следующий день надо было уезжать из Лиссабона.

Самое большое впечатление, оставшееся от города - люди. Теплая-теплая приветливость, интеллигентность; с нами в этом мегаполисе все обращались следующим образом: незнакомые  улыбались, провожали до нужного (иногда очень-очень срочно) места, давали именно дружеские советы. И после Лиссабона симпатичные португальцы как будто передавали нас из рук в руки - серьезно и любезно, деликатно и ласково. Похоже было, что их манеры впитали достоинства европейской и североафриканской манер поведения, недостатки же нейтрализовались.

        На второй по нашему счету горе в Португалии стоял замок в городе Лейрия. Начинался строиться в ХII веке, перестраивался в ХIУ-м.

         В течение двух недель мы жили на океанском побережье в курортном городе под названием Фигейро-де-Фош, и каждый день ездили в близлежащие старинные города. Информацию о том, куда ехать, находили совершенно в разных источниках. Поездка в Лейрию уже была опосредованно связана с Алексом. У Алекса несколько галерей, дела и клиенты по всей Португалии, огромная машина, поразительное обаяние. Алекс очень интересный тип, расскажу о нем отдельно.

         Когда мы сообщили о своем намерении поехать на следующий день в Лейрию, Алекс воскликнул, что несказанно рад нашему выбору, поскольку сам завтра собирается в этот город - ему нужно посетить художницу, с которой постоянно работает. Договорились так: мы приедем в Лейрию утром на автобусе, и Андрей будет часов до четырех писать этюды. Затем мы около пяти встретимся с Алексом на центральной площади в итальянском ресторанчике, пообедаем и вместе вернемся в Фигейро-де-Фош, где пойдем на вечеринку.

         Имея в виду такое отчасти светское продолжение обычной дневной поездки я оделась поэлегантнее. Потом это сыграло определенную роль, моя дурацкая нарядность, особенно - кроме прочего летящего и струящегося - босоножки на высоких каблуках. Подвело и отсутствие необходимой туристу панамки: шляпку с лентами я оставила в такси за пару дней до этого.

Мы приехали в Лейрию и сразу увидели возвышающийся над городом замок - Castelo de Leiria. Гора, увенчанная сказочным, хорошо сохранившемся сооружением, была довольно-таки высокая, с одной стороны на обрыве буйствовал лес, с другой стороны петляла длинная белесая от пыли дорога. Легко можно было представить, как крестьяне с корзинами, нагруженными продуктами, медленно тащились в неприступную обитель мужественных средневековых рыцарей. Несли им поесть - в обмен на иллюзию безопасности. Когда дорога наверх только начинает выбираться из города - по ее сторонам встают каменные стены садов, с которых свешиваются цветущие разноцветные деревья.

        Диниш I, мощный и суровый правитель Португалии, скуповатый муж легендарной королевы Изабель, в ХIУ веке построил королевскую резиденцию на месте двухсотлетнего замка и велел засадить окрестности корабельным и мачтовым лесом.

Мы поднимались к величественному сооружению минут сорок, стараясь не останавливаться: Андрей с тяжелым этюдником и я, жертва неявного кокетства. Мало того, что идти в гору на высоких каблуках неестественно; мало того, что жалко дорогую обувь, спотыкающуюся в пыли и камнях; вдобавок мне настолько сильно припекло макушку, что пришлось попросить Андрея достать из этюдника ветошь для вытирания кистей (кусок бывшего пододеяльника или чьей-то ночной рубашки, а, может быть, подштанников - ценная вещь для художника в путешествии) и повязать тряпку себе на голову. Спускавшимся навстречу туристам, я думаю, было смешно смотреть на мой женственный наряд, завершавшийся на голове чем-то рваным и мятым, но иначе шансов доползти до ворот было бы меньше. Когда мы наконец оказались на территории замка, то обнаружили там еще десятки каменных высоких ступеней - по левую руку шел почти отвесный подъем наверх, к малым воротам, ведущим в резиденцию правителей. Справа же дышал обширный ухоженный сад. Купив в будочке билет, направились исследовать это средневековое пространство.

        Дворец оказался на редкость сохранившимся и наглядным, картинки из “той” жизни будто висели в воздухе. Дамы, рыцари, слуги смотрели изо всех камней. Двухэтажная галерея выходила окнами-бойницами на лесистый обрыв, ниже которого послушно лежал игрушечный город. Рядом с каждым из двадцати окошек вырублена каменная скамеечка, где те, давние, люди в замысловатых нарядах отдыхали во время приемов и балов, где грустные девы мечтали восемьсот лет назад. Нервных юношей тогда, мне кажется, не было.

       Туристов в замке, кроме нас, было немного, а спустя пару часов - совсем никого. Андрей выбрал для первого этюда пространство между внутренними воротами и общим входом в замок - суровый каменный мешок, в котором стража, наверное, производила последний фэйс-контроль. На втором картоне Андрей запечатлел интерьер зала для приемов с окошком и большой напольной вазой. Каждый этюд пишется два часа, так что у меня было достаточно времени, чтобы проникнуться дыханием древней постройки. Я вскарабкалась на самый верх, выше второго этажа замка, к тропинке вдоль укреплений, постояла на ветру на уровне птиц, затем спустилась в сад, побродила, посидела опустив пальцы в прудик, подумала - сняв, наконец, туфли - что за тени здесь вздыхают, и опять поднялась наверх. Каждый спуск-подъем занимает, наверное, минут двадцать, поскольку замок - это все-таки небольшой частный город. Наверху села у окошка: более романтичное место для отдыха представить себе трудно, поэтому меня начало мучить незамысловатое стихотворение, которое очень хотело, чтобы его записали.

Сморил глубокий сон, а ласточки летают

И камни древние молчат, что мы не навсегда

Мне снится ясно - всех на свете забывают

Вновь возникают и уходят города

А ты, презрев и сон, и зов сиесты томной

Так веришь в святость своего труда -

Все пишешь, пишешь рыцарь неуемный

Затем, чтоб оставались города.

         Получилось как получилось - прямолинейно, уж больно назойливые мысли летали перед окошками. Солнце сильно нагревало каменные сиденья - те, на которые попадало, другие оставались странно-холодными. Окна узкие и длинные, перегнуться и упасть можно запросто; город Лейрия далеко внизу, птицы же снуют прямо перед глазами.

Я долго любовалась, потом пыталась записать стихотворение про то, как я любуюсь, потом, убаюканная потоками вокруг - действительно задремала. Андрей тем временем закончил писать первый этюд и пришел спросить: “Как мы точно договорились с Алексом?” - “Он просил позвонить часа в три его секретарю в галерее или на мобильный” - “А здесь можно позвонить?” - “Пойду спрошу в будке у входа”. Пятьдесят ступенек вниз, там ответили: “Звонить можно только в городе”. Пятьдесят высоких каменных ступенек наверх: “Только в городе. Сказали, что телефон на центральной площади. Видишь, посмотри отсюда, это в самом низу” - “Тебе придется спуститься” - “Я не могу, у меня болят ноги” - “А ты потихонечку. Мне же, сама понимаешь, надо еще дописать этюд”.

        Я пошла, снова надев на голову тряпку, тихонько шкандыбая с горы по пыльным каменьям. Главное - не разгоняться. Думала: крестьяне (что-то меня заклинило на крестьянах) шли сюда с полными корзинами, но обувь у них была удобная. Может, босиком? А обратно вообще спускались пустые и веселые, в шляпах к тому же. Аристократы, как впрочем и вот эти туристы на машинах, заезжали и   съезжали с горки на лошадях; но у рыцарей шлемы-то нагреваются на солнце. Я гремела до низа, до самой реки, причем медленно, стараясь опереться на воздух, - целый час, не меньше. Сначала сады с магнолиями, потом улочки с крошечными магазинами: такая улочка, такая, вот такая - и все стремится по-прежнему вниз. Наконец наступила площадь, вижу кафе, где договорились встретиться с Алексом, телефон-автомат, звоню.

        Секретарь Алекса ответил, что, к сожалению, наша встреча не состоится, Алекс по срочному делу выехал в Коимбру, будет поздно, просил передать нам большой привет. Чтоб ты провалился, если честно.

        Теперь в обратном порядке: улочки, магнолии-бугенвили, ужесточение склона, пятьдесят каменных ступенек в самом конце. Ландшафт древнего города Лейрия я знаю хорошо, почувствовав его буквально кончиками пальцев. Тренировки были полезны вдвойне - не стоило особенно идеализировать благородного идальго по прозвищу Алекс.

        Когда второй этюд - редкий, интерьерный - был завершен, я успела немного отдохнуть. Часов в пять мы начали потихоньку, поддерживая друг друга, спускаться вниз. Надо было успеть купить сувениры и вернуться к вечернему автобусу. Все успели и даже посидели в кафе на площади.

        Лиссабон, Лейрия. Третьей была Алькобаса, куда попали случайно. С утра поехали в огромный монастырь Санта Мария де Виктория, прозванный Баталья - битва. Основан королем Португалии Жоаном I во исполнение обета, данного перед решающим сражением, в конце ХIУ века. Обширный комплекс зданий из мягкого золотистого известняка с необыкновенными переплетениями, завитками, украшениями - все ажурное, будто шоколадное. Андрей сказал, что это слишком красиво и гладко для этюда, “зацепиться совершенно не за что”. Не подошло, потому что по какой-то причине пока ничего не отвалилось - не живописно. Быстро осмотрев удивительное, высотой с Кельнский собор строение, мы покинули его и оказались на обыкновенной сельской развилке дорог.

        На перекрестке было три указателя: Назаре, Алькобаса, Фатима. Расстояния до этих населенных пунктов приблизительно одинаковые, километров двадцать. Куда же отправиться, чтобы день (в смысле этюда) не пропал? Городок Назаре интриговал названием, и мы читали в путеводителе, что там что-то для нас есть. Местечко Фатима - единственное, о котором мы слышали до поездки в Португалию. Можно сказать, что именно из-за Фатимы мы и направились в эту страну и выбрали для поездки этот район.

         Утверждают, что в мае 1917 года троим детям, двум девочкам и мальчику, пасшим скот недалеко от деревушки Фатима, явилась Матерь Божия и вещала. Богородица являлась не один раз, позволив, будто бы, увидеть ее и другим свидетелям. После этого чудесного явления детки, разумеется, были окружены пристальным вниманием верующих и, должно быть, не выдержав, двое умерли рано. Одна бабуля жива до сих пор, говорят, помнит или записала пророчества, поведала их полностью только Папе, с которым недавно опять беседовала с глазу на глаз. Мнения о состоянии психики старушки у португальцев-обывателей расходятся. На месте явления в Фатиме создан мемориал - мы видели в путеводителе: часовня, скульптурный комплекс, куда совершают паломничество сотни тысяч католиков. Не знаю, где я читала или слышала, что Матерь Божия говорила много не только о Португалии, но и о России...

         Да, именно в Фатиму мы стремились из Москвы. Но в момент выбора - почему так бывает? - непринужденно приняли решение поехать в другую сторону. Ближайший автобус, подъехавший к остановке около решающего перекрестка, направлялся не в Фатиму и не в Назаре. Он ехал в третьем направлении, и так мы оказались в городе Алькобаса. Бодро пройдя единственную центральную улицу, без труда отыскали главное строение - древнее аббатство, основанное, согласно легенде, опять же по обету первым королем независимой Португалии Афонсо Энрикешем Первым в середине двенадцатого века. Здесь же располагался первый королевский двор Португалии, в огромном соборе находится усыпальница королей двенадцатого-четырнадцатого веков и их родственников. Итак, приехали в цитадель Португальского королевства.

        Долго бродили по галереям, комнатам, садикам, древним кельям, каменным балконам и балкончикам аббатства. Все подлинно, даже невероятных размеров печь на кухне. Я чувствовала себя неважно - мешала неясная тревога, как будто что-то давило на меня. Хотелось поскорее выйти на воздух. Андрей спросил: “Куда ты все время торопишься, тебе что, неинтересно?” Ему важно было обойти и прочувствовать каждый закоулок. “Не знаю, я, должно быть, устала”.

        Собор рядом с монастырем был просторным и темным, удивительно пустым. Если бы там было выраженное религиозное оформление, как в католическом или православном храме, то, вероятно, нам не пришло бы в голову ходить и читать имена и титулы на саркофагах. Но получилось иначе: мы бродили, Андрей фотографировал, а поскольку он делал это долго, то я от нечего делать начала читать подписи к саркофагам. В центре собора стоят две самые большие усыпальницы: одинаковые, белого мрамора, на каждой, кроме лежащей скульптурной фигуры, много других фигурок - ангелов, животных. Гробницы расположены не рядом, а друг напротив друга, король и его королева.

        Усыпальница короля подписана “Педро Первый”, на ней возлежит мраморный рыцарь в облачении, с длинной бородой, с мечом в руках. Королева почивала среди ангелов, горгулий и собак. Подписано странно просто “Инес де Кастро”. Нос и пол-лица у королевы отбиты, на голове корона. Наверное, лаконичность имени, диссонирующая с титулами других гробниц, заставила меня вчитаться в текст пояснения для туристов. Не помню, есть ли там подробный рассказ, в любом случае я его не поняла, а отметила только интригующую, но ничего не объясняющую фразу на английском: “удивительная история любви”. Это какая же должна быть история, чтобы в столь торжественном и мрачном месте о ней упомянуть? Спросим потом у Алекса.

Наконец-то вышли из собора - в глаза ударил свет, солнце было самое жаркое, два часа пополудни. Андрей стал искать место для этюда, ему хотелось написать общий план собора, и надо было браться за большой картон, чтобы вместились хотя бы основные детали. В сквере на площади как раз нашлось большое дерево, укрывшись под которым можно работать, не страдая от вязкого солнца.

        Мне опять достались полтора-два часа для исследования по возможности всех архитектурных памятников, обозначенных на местной карте. Затем я должна предоставить отчет: может ли подойти что-нибудь из изученных объектов для второго этюда. Я обошла окрестные улицы, осмотрела небольшие старинные храмы и в конце концов поняла, что осталось посетить только руины древней крепости на горе, изображенные на карте похоже на шахматную ладью, обкусанную с одной стороны. Крепость (была когда-то) мавританская, то ли девятого, то ли десятого века. Я стала думать, как приблизиться к достопримечательности. Дорога среди обыкновенных провинциальных домов все время поворачивала и уходила круто вверх - ну что же, надо подниматься. Зной. Расплавленный на молекулы сонный воздух сиесты. Одиноко плыву по безлюдному городскому серпантину, мне не видно, что за поворотом, и непонятно, сколько будет поворотов. От одиночества, неизвестности - при наличии условной цели - возникает чувство некоей значительности. Дорога, подъем, стремление к достижению на глубинном уровне дает пра-пра-ассоциации, эйфорическое ощущение: поднимаясь, ты словно опускаешься вглубь времени, может быть, вглубь своих перерождений. Можно объяснить это на физическом уровне: мышечные усилия, изменение давления и кровоснабжения, пустой желудок возбуждают некие дремлющие извилины. Вероятна культурологическая загруженность: Библия, Булгаков, Гессе, странники в фильмах Пазолини - много в голове картинок не своего, а считанного опыта. Близость неба, пронзительность листа дерева, благость сосредоточенного молчания камней, слава Богу, объяснить невозможно. Я плыла дальше и за пятнадцать минут вспомнила, кажется, всех, кого знала, и многие свои яркие чувства - настолько остро работала (память? душа?). Повернула за последний загадочный рубеж - и мечтательное восхождение закончилось: передо мною возникла круглая лысая площадка с чахлыми остатками стен. Вблизи фрагменты крепости предстали не как слегка погрызенная (собачкой?) ладья, а как сточенные, готовые к протезированию несчастные зубы - и тех хватало только на треть круга. Я смотрела растерянно на круглую вытоптанную площадку с колеей, оставшейся от разворачивающихся здесь машин, с застенчивыми колючками и малым мусором. Почему же я сюда так стремилась? Превозмогая разочарование, пересекла площадку и остановилась у края обрыва.

         Стояла над городом, над королевством на месте более древнего королевства, стараясь представить себе здесь полнокровную, бурную жизнь и власть, страсти и силу. В крепости-дворце жил когда-то грозный султан. Вокруг все кипело, менялось, радовалось и боялось. Но искра ушла отсюда, развернулась, как те заблудившиеся машины, и потекла вниз. А монастырь внизу живет с тех же времен, прирастив постепенно основательный собор, а затем город. Возможно, я увидела и художника, который прилежно работал, силясь запечатлеть за два часа частицу величия изначальной Португалии. Он трудился в сквере под тенью старого цветущего дерева, с которого тихим липким дождем струился нектар: на одежду, на картину, на зевак - непрерывно.

         Алекс - хозяин четвертой горы

К тому времени, когда мы в Алькобасе впервые прочли имя Инес де Кастро, Португалия уже подарила встречу, которая и усложнила наше путешествие, и сделала его более интересным. Встреча-контрапункт произошла на центральной улице приокеанского города Фигейро-де-Фош в тридцати метрах от нашей хорошей гостиницы. На этой улице находились самые посещаемые местные кафе, дорогие рестораны и магазины, единственное на побережье казино и галерея. Пол современной галереи располагался ниже уровня тротуара, и таким образом внешняя стена, вся сплошь прозрачная, позволяла видеть экспозицию, освещенную яркими лампами, и днем, и ночью. Как и другие прохожие, мы, проходя мимо, каждый раз останавливались, чтобы посмотреть на картины и скульптуры. Галерея была задумана и выполнена очень профессионально, и можно было видеть, что персонал работает постоянно. Однажды днем, направляясь на этюд, мы решились войти в это стеклянное царство - захотелось рассмотреть поближе те картины, что просматриваются с улицы. Уже через двадцать минут мы беседовали и пили кофе с владельцем галереи. Это и был Алекс.

        Признаюсь, что моей фантазии не хватило бы, чтобы придумать такого человека или, во всяком случае, живописать подобного “Алекса”. Живопись... живописать, - почему же все-таки придумано такое слово: то ли имеется в виду, что изображение получается как живое, то ли оно должно выполняться живыми материалами: душой, нервами... Но долой отступления, ближе к теме Алекса! Староватый, моложавый, с гривой седых волос на большой голове, очень высокий, но не худой, очень контактный и подвижный, в джинсах и даже в ковбойских сапогах - нет, это вряд ли, но что-то вроде того было. Притом почти с манерами идальго (в моем представлении, почерпнутом скорее всего из спектаклей, поставленных по пьесам Лопе де Вега - какой же плодовитый!!! - сколько живу, столько изумляюсь). Когда мы вошли, галерейщик, признав в Андрее по этюднику художника, сразу подошел, умело завязал разговор, пригласил за стол в переговорную комнату. Получив его визитку, я прочла имя: “Жозе Александр де Амараль Бежа да Сильва”. Песня, а не имя! В растерянности спросила (беседовали мы, естественно, по-английски): “Как же Вас называть?” - “Называйте меня Алекс!”, - улыбнулся он широко.

         В тот же день он отвез нас за 50 километров в Коимбру на своей огромной машине. Ездил с сумасшедшей скоростью. Коимбра очень древний крупный город, весь состоит из горы. Сначала в эту гору врубались и строили свои дворцы и храмы римляне, потом мавры, затем все это перестраивали и надстраивали португальцы. Алекс на джипе рвался наверх по древним улочкам, привычно распугивая туристов, въехал чуть ли не ко входу старого каменного собора. Мы вышли, он вприпрыжку, жестикулируя, показывал на старинные строения - все было им обжито: “Вот здесь, видите, это самый центр, у меня была галерея” - “А почему вы ее оставили?” - “Слишком людно, клиентам неудобно парковаться”. Зашли в центральный собор, которому лет восемьсот, не меньше.  Алекс продолжал темпераментно рассказывать о персонажах с портретов, иногда многозначительно хихикая, как будто сообщал пикантные подробности о родственниках (в каком-то смысле так оно и было). К сожалению, эти детали я понимала плохо, не только из-за языка, но и из-за того, что на нас косились служители собора: Алекс вел себя слишком шумно, а Андрей фотографировал в храме, - я переживала, что нас выгонят. Наконец, мы вышли на площадь. “Памятник видите? Это мой близкий друг, великий португальский поэт. Пойдемте, покажу домик, где он жил”. Да что б мы так жили посреди древнего города, в башенке с мандариновым садом! Тут не захочешь, а напишешь пару поэм. “У меня здесь недалеко еще одна галерея, в закрытом клубе для местной адвокатской элиты”. Сели в машину, проехали несколько сот метров до изысканного здания, пили вино, принесенное вышколенным официантом. Беседовали, утонув в элегантных креслах. А познакомились только два часа назад! С первого дня Алекс щедро одаривал нас - вниманием, временем, беседами, обедами, обещаниями. Иногда же - подводил, подводил, потом мы поняли, к чему и к кому.

         Всего у нашего нового знакомого оказалось три галереи в разных городах, в каждой из которых он старался бывать ежедневно; масса клиентов и знакомых среди интеллигенции, аристократов, промышленников и художников. Третья галерея располагалась на шоссе между Фигейро-де-Фош и Коимброй. Это целый ангар, буквально набитый антикварной мебелью, книгами, безделушками со всего света. Жили там и синие фарфоровые собачки, не знаю, какой китайской династии (вылитый наш пекинес Кузя), и даже картинка-поделка “Ленин на броневичке” небольшого формата и никакого качества. Мы завороженно бродили среди паутины, опутавшей некоторые части деревянной дворцовой мебели, рассматривали, что-то трогали руками, спрашивали: “Это все из окрестных замков? А как оно попадает к вам?” Алекс непрерывно перемещался между нами и мастером, который в этом же зале, за занавеской, занимался реставрацией необъятной кровати с резным альковом: “У меня много родственников и знакомых среди нашей так называемой аристократии. В Португалии было шесть королевских династий, и их потомки, по большей части люди достаточно беспомощные и не деловые, часто продают такие предметы, иногда даже оптом. Завтра я должен поехать посмотреть содержимое огромного старинного дома - они хотят, чтобы купили все сразу. Для меня получается недорого. Затем я восстанавливаю какие-то ветхие предметы и продаю по отдельности”.

         Во время поездок и обедов Алекс рассказывал много забавного, ездить с ним нам понравилось. Если бы он вел себя на дороге поаккуратнее, хоть иногда сбавлял скорость или просто чаще взглядывал на шоссе - было бы еще приятнее, но все хорошо не бывает. Однажды Алекс с чувством, очень образно объяснял Андрею “Гернику” Пикассо. Потом сказал: “В молодости я столько времени торчал в Марбейе (город на юге Испании), ходил в одно и то же кафе в надежде встретить там Пабло Пикассо, говорили, что он там бывает. Я преклонялся перед ним. Ждал, волновался, но так ни разу его не увидел. При этом встречал там Дали - два или три раза. Но мне не нужен был Дали, я мечтал поговорить с Пикассо. Только с ним. Но не получилось... Почему?”

        О своей жизни Алекс рассказывал мало. В настоящий момент, понятно, ему жить было практически некогда: кроме “своего” региона, он постоянно мотался то в Лиссабон (600 километров), то в Порто (500 километров), то во Францию и Бельгию. Сказал, что жена его - бразильянка, два взрослых сына учатся в университете. В молодости Алекс работал в крупной внешнеторговой компании, торговавшей пробковым деревом - и тогда побывал везде, от Африки до Китая. В России, правда, не был. Старший сын - юноша неяркий, не такой интересный внешне, как отец, появлялся в галерее, помогал, поскольку были каникулы. Зато постоянный помощник, личный секретарь Алекса, очень молодой человек, был необыкновенно красив и обладал прекрасными манерами. Алекс называл его как-то на английский манер: то ли Джордж, то ли Джеймс. Не сомневаюсь, благодаря Джеймсу многие стремились бывать в галерее почаще.

       Чуть ли не с первого дня общения мы обсуждали с Алексом возможность выставки картин Андрея в галерее в Фигейро-де-Фош. Зачем он так возился с нами те десять дней? Имея в виду расставание потом навсегда и невыполнение всех соблазнительных обещаний - все-таки зачем? Но это было, и Алекса было много, что добавляло несколько насыщенных часов в каждый и так заполненный до отказа день.

       Кроме поездок в другие города “на этюды” и встреч с Алексом, мы ходили к Океану. Нельзя сказать “ходили на пляж”, потому что если Океан захочет, то будет километровый пляж из тонкого белого песка, а когда вдруг разволнуется или совсем взбеленится - получится марсианский пейзаж, или картина “Девятый вал” Айвазовского, или что угодно - человек предугадать не может. Часто по утрам я отправлялась на берег, но даже не могла подойти, а тем более поплавать - холодно, туман, ни за что не поверишь, что будет солнечный летний день. Хоть похоже на Испанию, только все же Португалия... Постоянное сопоставление стран-соседей происходило не только в наших туристических головах (у нас - по той причине, что сначала посетили, как многие, более дешевую и популярную Испанию). Взгляд на север (я думаю, Испания на севере), по моим наблюдениям, присутствует в жизни португальцев. Любовь-ненависть, соперничество похожих, которые веками ищут друг в друге, как в отражении, недостатки и отличия. Не знаю, как испанцы, а португальцы, обладая замечательным добродушием и мягким чувством собственного достоинства, на своих соседях, на мой взгляд, “ломаются”.

        Однажды Алекс привез нас в ресторан своего друга, где замечательно готовят какую-то определенную рыбу. Когда мы подъехали, хозяин ресторанчика (о-очень похожий на ресторанщика из Лиссабона) садился на мотоцикл, собираясь куда-то отъехать. Алексу он сказал что-то шутливо сердитое, отрицательно помотал головой и стремительно уехал.”Он сказал, что всю рыбу съели испанцы и заведение пришлось закрыть”, - засмеялся Алекс. “Как это?” - “Да тут полно испанцев отдыхает. Ну что же, из-за них нам придется отправиться в другое место”. А самое болезненное, как у всех - в области футбола. Помню, как удивил меня в Москве один мудрый и весьма образованный португалец, на полном серьезе жаловавшийся, что в каком-то споре о том, где проводить международные состязания по футболу, португальцы вели себя кротко и честно, а испанцы - непозволительно коварно, как всегда.

         Впрочем, легко вышучивать чужие комплексы. Когда Алекс однажды на вечерней прогулке указал нам на стройных парней с одинаковыми длинными талиями и радостно сказал, что это украинские танцоры, которых каким-то культурным ветром занесло в Фигейро-де-Фош на фестиваль народных искусств, он, мне кажется, ожидал, что мы ринемся обнимать этих симпатичных парубков. А мы - нет. У нас свои проблемы с футболом.

         - Алекс, - спросила я в тот момент, - велика ли разница между испанским и португальским языками?

         - Мы все если не говорим, то понимаем по-испански. А они нас не понимают. Не хотят.

         - Мы тоже не говорим по-украински.

         - А, но они по-русски понимают?

         - Конечно. Проблема в том, что мы очень похожи, но больше не хотим этого признавать. До недавнего времени вообще считалось, что мы - одно и то же.

        - Я это понимаю.

         Независимое королевство Португалия началось в середине двенадцатого века, и отвоевывали эту независимость у королей объединенной Кастилии и Арагона (то есть у испанцев), которые, естественно, являлись ближайшими родственниками новоявленных португальских лидеров.

         7 июня 1494 года между королями Испании и Португалии был заключен Тордесильясский договор о разделе мира. Была определена линия, разграничившая будущие владения этих двух государств в Атлантическом океане (примерно по 30-му меридиану к западу от о. Ферро). Все вновь открытые после подписания договора моря и земли к западу от этой линии должны были принадлежать Испании, к востоку - Португалии. “...Высокие договаривающиеся стороны через вышепоименованных представителей условились и согласились во избежание сомнений и споров относительно островов и земель, уже открытых или тех, которые будут открыты в море-океане, чтобы была проведена прямая линия от полюса до полюса, т.е. от полюса арктического до полюса антарктического с севера на юг, в 370 лигах к западу от острова Зеленого Мыса, на расстоянии, определенном в градусах или иными способами, каковые будут признаны наиболее удобными, и измеренном без излишка или недостатка, и чтобы все, что уже открыто или будет открыто королем Португалии или его кораблями, буде то острова или материки, к востоку от этой линии и внутри нее на севере и на юге, принадлежало названному сеньору - королю Португалии на веки вечные, и чтобы все острова и материки, как открытые, так и те, что будут открыты королем и королевой Кастилии и Арагона или их кораблями к западу от названной линии, на севере и на юге, принадлежали означенным сеньорам королю и королеве и их преемникам на веки вечные...” Восхищаясь таким политическим оптимизмом, я бы с удовольствием перепечатала весь этот документ. “...Если же, по счастию, таковая линия пересечет остров или материк, да будет установлен столб или знак, и да будет он разделять ту часть, что принадлежит Португалии, от той, что отведена Кастилии”*. Колумб с двадцати до сорока лет жил, учился, работал в Лиссабоне, принимал участие в португальских экспедициях в Африку, в общем, обучился всему. Считается, что лишь неверная оценка проекта Колумба одним из экспертов португальского короля определила ход истории в дальнейшем. Но в результате этой случайности - нетерпения единственного человека (гения, конечно) - Испания несет на себе груз порабощения, нет, уничтожения целой цивилизации (вольно или невольно они это сделали - это другой вопрос). А Португалия... Карма страны случайно осталась незапятнанной этим деянием.

         После поездки в Алькобасу, на следующий день, мы встретились с Алексом, он опять повез нас в Коимбру. Галерейщику надо было в Коимбру по делам, Андрей намеревался написать последний в Португалии этюд, я рассчитывала самостоятельно попутешествовать по большой коимбрской горе (там, где Алекс всех знает). Четвертая гора. Накануне наш португальский друг приглашал нас на открытие выставки некоего художника в ресторане в Фигейро-де-Фош, но мы не пошли - устали после Алькобасы. Алекс бурно попенял нам, уверяя, что весь вечер дергался и ждал нашего прихода. Сказал, что сегодня не отпустит нас и вечером отвезет на другую вечеринку местных художников.

         Итак, мы отправились втроем в красивую Коимбру. Мне за сорок минут дороги надо было обязательно успеть задать все важные вопросы. Ситуация удобная, поскольку в это время Алекс не может внезапно убежать на срочную встречу. И даже по телефону, обычно не замолкающему, разговаривает коротко. Я же очень люблю в дороге мечтательно смотреть в окошко и - люблю не делать того, что срочно требуется. Поэтому через десять минут необязательных междометий и блаженного молчания Андрей пару раз толкнул меня в бок - боялся, наверное, что я засну, глядя на рощи и перелески.

         - Знаешь что, пересядь вперед, к нему, и разговаривай. А то больше не будет возможности все выяснить.

         - Хорошо, только не толкай меня в спину, ладно? Я сама все помню.

         - Договорились.

Я, смеясь, попросила Алекса остановиться, чтобы пересесть вперед. Галерейщик тоже засмеялся, поскольку он очень развитый и сообразительный. У меня в голове был список вопросов, по которым надо договориться, если мы собираемся сотрудничать. Мы долго обсуждали варианты транспортировки, даже упаковки картин при отправке из Москвы в Португалию. Сравнивали различные модели выставок, говорили о составлении договора, о таможне и т.п. Было важно выяснить мнение Алекса по многим профессиональным нюансам, всегда возникающим при разработке совместного проекта, проговорить все вплоть до мелких деталей. Когда мы обсудили то, что пришло нам с Андреем в голову заранее - в списке остался последний вопрос, гуманитарный и необязательный:

        - Алекс, скажи, пожалуйста, кто такая Инес де Кастро?

Реакция на мои слова была неожиданной, признаться, она нас несколько обескуражила. Алекс внезапно, на полном ходу остановил машину и несколько театрально, возможно, просто изумленно, воскликнул:

        - Ты откуда знаешь?

Я испугалась:

        - О чем, Алекс? Ничего я не знаю, потому и спрашиваю. Мы вчера были в Алькобасе, прочитали на гробнице имя: “Инес де Кастро”, поняли, что она была королевой, что произошла какая-то лавстори, как там написано. Мы подумали, что это интересно, решили спросить у тебя.

        - Нет, - он ударил по рулю кулаком, - это невозможно, невероятно, только сегодня утром!

        - Ради Бога, что случилось утром?

        - Да не случилось, я вспоминал об Инес де Кастро сегодня утром. А история заключается в том, что Инес де Кастро была любовницей принца Педро, но ее убил король, отец принца.

        - За что убил?

        - Точно не помню, она была испанкой, и, скорее всего, это было связано с какими-то государственными интригами.

        - А почему она на саркофаге с короной на голове?

        - Муж сделал ее королевой потом, когда она умерла.

        - Муж - это Педро Первый, я видела его на втором саркофаге. Подожди, муж или любовник? Как же это он мог сделать ее королевой, если она уже умерла? Ты уверен?

        В столь захватывающей беседе отчетливо чувствовалось, как нам взаимно мешает слишком простой английский.

        - Да, я уверен. Она стала королевой после смерти. Муж ее откопал... наверное... ну не знаю. И потом короновал (Алекс показал, как на голову надевают корону).

        - Ничего себе! Все равно ничего не поняла. А почему ты так удивился, когда я спросила?

        - Сейчас скажу. Помнишь, в Коимбре, в соборе, я вам показывал портрет королевы Изабель?

Да, конечно, я помнила темный старинный портрет во весь рост и то, что Алекс рассказал полушепотом какую-то, судя по всему, занимательную историю - он издал еще такой двусмысленный смешок, что я подумала, что история не совсем приличная или игривая, но суть не ухватила, потому что мы общались первый день, и я не успела привыкнуть к его португальскому английскому. Теперь я думаю, что знаю, какую историю тогда услышала об этой популярной “святой королеве”, если только у Алекса не было своей, специальной. А так во всех книгах написано одинаково: муж королевы Изабель, великий и конструктивный Диниш Первый, был скуповат. Королева же очень любила помогать бедным и нищим и раздала уже довольно много, многовато, как считал монарх, начавший жалеть казну и присматривать за супругой-бессребреницей. Однажды королева Изабель расслабленно направлялась по своим благотворительным делам с полным фартуком хлебов, и вдруг откуда-то из засады - государственный супруг с коварным вопросом: “Что это у Вас в фартуке, моя госпожа?” Многие, многие дельные мужчины в семейной жизни большие зануды, и Диниш был такой же. Святая королева испугалась, замерла (Господи, как глупы и упрямы бывают в пустяках великие люди: если бы муж потратил часть своих способностей, договорился по-хорошему, выделил бы ей, предположим, какую-нибудь постоянную квоту на щедрую милостыню, то не прославился бы в веках таким несколько придурковатым пугалом в противовес супруге), и вдруг нашлась: “Это цветы, мой господин, я собирала розы в нашем саду”. Диниш не отступился, злой, наверное, был с похмелья или просто по характеру упертый, и пожелал проверить. Королева, объятая ужасом, опустила фартук - и оттуда посыпались свежие благоуханные розы, мокрые от росы. Ибо сотворил Господь чудо ради великой доброты прекрасной Изабеллы Арагонской. Как изменилась у них обстановка в семье после этого я, честно говоря, не знаю. Святая королева, которая жила в начале четырнадцатого века, осталась любимым и очень популярным персонажем в Португалии.

         - Два года назад, - продолжил Алекс, - я организовал проект, оказавшийся очень успешным: двум десяткам самых известных португальских художников заказал портреты королевы Изабель, и когда каждый из них написал ее - как себе представляет и в характерной для себя манере - получилась отличная выставка, которая была посещаема, получила отличную прессу, принесла мне хорошие деньги. Выставка обсуждалась, не преувеличиваю, по всей Португалии.

         - И что?

         - Так вот после этой выставки, где-то, наверное, полгода назад мне позвонил человек, который сказал, что он потомок Инес де Кастро.

         - Потомок? Ее и этого короля Педро Первого?

         - Ну да, у них же были дети, не знаю там, сколько, но были.

         - Подожди, так значит, это наследник вашей королевской семьи, и даже в революцию не погиб?

         - У нас было шесть династий, я уже говорил. Многие отпрыски этих семей до сих пор живы, их не преследовали. Не как у вас в России. И наследник той ветви, где были Инес де Кастро и Педро, живет сейчас в Коимбре, ему принадлежит бывший ее дворец или дом - сейчас это дорогой отель. Этот человек меня разыскал и спросил, не могу ли я повторить подобный проект, но уже с портретами Инес де Кастро...

         - А мы тут совершенно случайно, и вдруг спрашиваем тебя...

         - Да, да, но более того. Когда он позвонил, я ему ответил: ну, может быть, почему бы и нет. Потом закрутился, было некогда, то в Бельгию ездил, то дела, проблемы, почти забыл. И лишь сегодня утром подумал: надо позвонить этому человеку, неудобно, идея-то неплохая. Весь день в мыслях о ней, и вдруг вы, приехавшие из Москвы, через пару часов спрашиваете меня: кто такая Инес де Кастро? Я в шоке!

         - Ну а ты будешь делать эту выставку?

         - Еще не знаю. Не могу вспомнить, где можно найти ее изображение.

         - А на саркофаге?

         - Да там ничего не видно, на саркофаге, хоть я давно не был в Алькобасе. Надо бы поискать какой-нибудь ее старинный портрет, а то, по-моему, никто из художников не представляет, как она выглядела.

Андрей заволновался, такое впечатление, что завибрировали некие антенны:

         - Переведи Алексу, что если он найдет изображение Инес, я напишу ее портрет.

         - Да? Это было бы любопытно, - откликнулся галерейщик.

         Все планы поменялись в этот день. Мы втроем поехали в центральную библиотеку края, находящуюся в Коимбре. Там ошеломили сонного заведующего - знакомого Алекса - неуместным для сиесты энтузиазмом. Андрей и Алекс рылись в фолиантах и книгах, искали “базовое” изображение матроны, надеясь найти ее прекрасной. Но находились только слова, слова. Инес исчезла, и все были удивлены; словно всегда ощущали ее рядом, как известную семейную фотографию, и вдруг потеряли.

         Сейчас я думаю, что старинный портрет мог быть только у того загадочного наследника, который жил или якобы жил все в том же доме (“Дворце слез”!), где страдала Инес. Почему же мы не поехали к нему, находясь рядом, в Коибмре, а тыркались в какой-то заспанной библиотеке? Если Алекс звонил этому аристократу утром или собирался звонить, то мог бы набрать номер еще раз и спросить: не видел ли тот где-нибудь изображение своей пра-пра-бабушки? Вдруг оно у него висит в столовой. Почему-то мне не пришло это в голову вовремя.

         Перекопав библиотеку, мы направились в местное Министерство культуры, где Алекс срочно делал экспозицию выставки заслуженного португальского художника, я беседовала с интеллигентной женой художника по имени Далила (она родилась в Бразилии), Андрей уже всерьез бредил образом загадочной Инес. Удалось увидеть портрет королевы Изабель кисти заслуженного художника: экспрессивный цвет, вместо лица кубик, на нем треугольник или наоборот, и никаких проблем с идентификацией. На обратном пути в Фигейро-де-Фош Андрей уже обсуждал с Алексом возможный формат портрета.

        В Фигейро-де-Фош мы приехали на встречу художников, которые обсуждали некий групповой проект. Они сидели на улице, за столиками ресторана, в котором мы уже однажды ужинали с Алексом. Столики были выставлены в один ряд на узком тротуаре вдоль стены старого дома, под вечерней тенью деревьев. Хорошо было сидеть, попивая вино, просто улыбаться, бездумно переговариваться, хоть ненадолго принимая ритм блаженного свободного вечера в южном городе. Все были к нам внимательны и ласковы. Заметно, что Алекс тут и папа, и няня, и спонсор, и акула арт-бизнеса, все-все-все... По очереди художники подсаживались за наш столик, представлялись, вежливо расспрашивали о путешествии, говорили что-нибудь о Москве. “Я хочу написать портрет Инес де Кастро!” - сообщал каждому Андрей и дарил свой буклет. Даже отсев от нас, все усиленно следили за нашими бокалами и тарелками, наперебой подкладывая с больших общих тарелок лучшие кусочки свинины на ребрышках, копченую рыбу, рулеты из ветчины и прочее. У них свои дела, общий проект, разговоры, свой португальский язык, но они стараются показать, что помнят о гостях, улыбаются нам, произносят тосты в нашу честь, подходят чокнуться. Время от времени над улицей раздаются резкие пьяные крики: Алекс показывает на открытое окно у нас над головами и все понимающе смеются; нам объясняют, что это ругается попугай, запертый в темной клетке в квартире ресторанщиков. Я понимаю вдруг, что меня опять перекормили, но протестовать трудно, тем более, что если вдруг у одного не получается скормить мне еще одну ножку цыпленка, то другой кричит: “Я уже понял, она любит рыбу!” - и бежит с блюдом мелкой рыбы. Мне приходилось любить пиво, вино и все остальное тоже. Алекс смеется над ними, надо мной, говорит: “Елена, прошу тебя, сходи выбери десерт для себя и Андрея!” Я ценю его тактичное предложение, поскольку витрина с десертом в глубине ресторана соседствует с дамской комнатой. Пока я прогуливалась и инспектировала торты к кофе, у Андрея с Алексом опять возник разговор об Инес: “Алекс, скажи, тебе это интересно?” - “О да, конечно, я думаю, да!” - “Найди мне ее портрет! Я смогу написать ее даже во весь рост, как Перхту Розенберг!” - “Попытаюсь найти ее изображение в Лиссабоне или в Порто”, - несколько рассеянно обещает Алекс.

         Завтра мы попрощаемся с Алексом. Он не будет отвечать на наши посылы, посылки, вопросы-запросы из Москвы; захочет отстраниться или ему станет некогда, но и нам надоест ему звонить. Инес придется разыскивать самостоятельно. Хотя в Москве только копни - все найдется сразу и не в одном экземпляре.

         Мы прощались с Океаном, который больше моря, больше любого представления о нем, больше Португалии, сложнее Алекса и даже Инес. В тот день на берегу - песок, камни и ветер. Приходили волны с двухэтажный дом. В последний день Андрей хотел купаться во что бы то ни стало - спасатели сурово запретили. Ослушаться было нельзя, да и очень опасно. Андрей довольствовался тем, что зашел в воду дальше, чем другие, дальше всех, почти по колено и пытался удержаться на ногах, но волна быстро его сбивала и делала вид, что пытается утащить. Остальные сидели метрах в тридцати от беснующейся воды, наблюдая из партера. Я замерзаю от ветра, спасатель делает стойку на руках на кромке волны. Смешно кувыркается полный немец с банкой пива в руке, волна играет с ним, его шорты давно вымокли, но немец не уходит. Созерцание бездны затягивает.

         Всего несколько раз удалось за эти дни поплавать в сем энергетичном пространстве, поплавать с таким волнением, будто ты прыгнул в котел с кипящей молодильной водой: никакого расслабления, никакого панибратства, восторг, граничащий с испугом. Становится непонятно - боишься ты или желаешь, чтобы странная рука самой непонятной энергии утащила тебя туда, где твоя воля не имеет значения.

         На пляже в Фигейро-де-Фош мне запомнилась одна картинка. Пару раз мы встречали молодого, лет тридцати, мужчину, совершенно полноценной внешности, который приходил к Океану с полугодовалым щенком боксера. Мужчина располагался на одеяле, доставал собачьи игрушки и часами увлеченно занимался воспитанием и развитием своего подопечного. Иногда кормил и поил крупного щенка из бутылочки, устанавливал над ним тент, не сводил с него глаз даже во время собачьего сна. Время от времени молодой человек нес на руках купать свое сокровище, и если гуляющие вдоль воды люди говорили о щенке что-то ласковое, хозяин смущенно улыбался точь-в-точь как молодая мамаша. Сам человек не купался, а после урока плавания озабоченно нес вытирать щенка полотенцем. В этой сцене было много странной нежности.

       Дыхание Океана гипнотизирует. Как сумасшедшая повозка, новость дня, сон ветра, песня камня и молитва птицы, как радость матери кормящей, бесстрашие любимого ребенка, азарт и ограниченность игры... Придуманные монологи пора заканчивать - ему неинтересно, ты лишь частица, справедливо, лишь частица. А жизнь...

       Считать это бормотаньем на обратной дороге в Москву из страны, лишенной грубости.

Как дела в Португалии?

        В счастливом детстве я сидела в байдарке между родителями: впередсмотрящим всегда была мама, сзади на корме и при руле - папа. Когда мы были маленькими, то помещались вдвоем с сестренкой посередине байдарки. Плыли почти в обнимку, глядя на воду, иногда протягивая к ней руки, провожая уходящие берега. Когда подросли, старшую сестру стали отдавать плавать в чужую байдарку, создавался “молодежный экипаж”.

       Дежурная шутка одного “майского” похода была: “Как дела в Португалии?”.

       Сколько мне было лет, легко вычислить, справившись, когда в Португалии произошла их апрельская “революция алых гвоздик”. Там военные вышли на площадь, то ли протестовать, то ли усмирять протестующих, а маленькая девочка подошла и воткнула цветок гвоздики в дуло какого-то оружия, и все обошлось мирно, как обычно в Португалии в двадцатом веке.

        Наша семья, как правило, ходила в поход два раза в году. На майские праздники, это когда свободных дней мало, а байдарок-участников похода очень-очень много, несколько десятков. И во время летнего отпуска родителей: собиралось четыре-шесть семей и уходили на целый месяц по рекам средней полосы или в Карелию, пару раз на Ахтубу. Не было сомнений, что чувство безопасности будет всегда, щедрость и чистота природы безграничны, достаток и работа принадлежат этому кругу людей по праву образования и осмысленного труда. Иногда вспоминаю леса детства, лишенные даже намека на страх; запах костра говорит мне о многом, и я задумываюсь, пытаясь угадать то, что тогда не понимала. Но здесь лишь вскользь обозначу идиллию, когда мама загорает на носу плавно скользящей байдарки  и, предположим, не гребет, а читает книжку; я сижу низко, как в люльке, попой ниже уровня воды, хотя, конечно, подо мной постелено что-то теплое; а папа, если вдруг наш кораблик оказался один среди высоких гулких берегов, поет тирольские песни.

        Возвращаюсь к майскому походу 73-го или 74 года, когда в СССР “весь советский народ” - надо думать - “с огромным волнением следил за судьбой португальской революции”. Кто-то взрослый из нашей компании, видимо, насмешил других интересом к политическим событиям в неведомой стране - у нас ведь даже радиоприемника с собой не было. И теперь, проплывая мимо чужого палаточного лагеря таких же благожелательных байдарочников, остряки озабоченно кричали на берег сначала “Здравствуйте”, а потом: “Ну как там дела в Португалии?” Все присутствующие хорошо смеялись.

       Интересно, что где вообще находится эта страна (там, как мы знали, делают хорошую обувь), я захотела узнать через десятки лет, а фразу про Португалию и ситуацию так и помнила с детства, она продолжала отчего-то казаться смешной.

Поиски брюнетки

         Мы вернулись на родину рейсом из Лиссабона, озабоченные идеей найти материалы об Инес де Кастро. Через пару дней нашли в Интернете, в библиотеке и еще где-то практически полную информацию, которая позднее под-  твердилась и была лишь расширена классическими источниками. Лица не обнаружили.

         Познакомились с эрудированным португальцем, живущим в Москве больше десяти лет.

         Однажды субботним вечером я вышла погулять с собачкой. В выходные дворы в центре безлюдны, поэтому невозможно было не заметить и не поздороваться с работниками близлежащей булочной, в общем-то малознакомыми людьми. Пекарня в булочной принадлежит амбициозному югославу, на рабочих должностях у него работают соотечественники, а менеджером по продажам - симпатичная, очень контактная русская женщина Ирина. Она вынуждена управлять изготовлением и распространением дорогих пирожных, имея прекрасное образование и утонченное воспитание. Это было бы и неплохо, если бы не ежедневное хамство хозяина (“Пошла вон, дура! Это я здесь плачу”). Он платит и измывается, она служит, ругается с ним, иногда плачет. Только твердый характер и чувство юмора позволяет ей держаться за свои несколько сот долларов ради содержания дочери-тинейджера. Когда мы встретились во дворе, я была полна мыслей об Инеш де Кастро, потому что днем на даче впервые нашла время записать ее историю в дневник и, кроме того, дома сидел гость, которому мы только что эту историю рассказывали. У Ирины ситуация складывалась в тот момент следующим образом. Она днем оплатила какие-то пирожки и в конце рабочего дня открыто забрала их, чтобы отнести домой. Пекари-югославы, которые выходили с ней после работы, простодушно пошутили: “Ага, у нас опять завелся воришка!” Позже Ирина сказала мне, что в определенный момент просто оцепенела, не зная, как реагировать - и вдруг, увидев меня, восприняла нашу встречу как избавление от объяснений и неприятных попутчиков, радостно бросилась тискать мою собачку, стала расспрашивать, как мы живем и что с нами происходит. Я же, человек зацикленный, ничуть не удивилась такому бурному интересу со стороны первого встречного и стала занудно рассказывать про то, что казалось мне особенно важным. Будто любому человеку на улице необходимо знать про перипетии португальской истории.

          - Знаешь что, - сказала вдруг Ирина, терпеливо выслушав мой темпераментный рассказ, - я думаю, что смогу тебе помочь.

          - Неужели?

          - Да-да. Полгода назад к нам в булочную зашел португалец, и мы с ним проболтали, наверное, часа полтора. Интересный, эрудированный человек, и очень любит свою историю, я это сразу почувствовала. Не буду ничего обещать, но если я не выбросила его визитку, то позвоню ему. Так рада тебя видеть, ты не представляешь! Только бы найти его визитку, а то у меня всегда накапливается целая куча, приходится регулярно очищать стол.

          Не так удивительна наша встреча с Ириной, как то, что у нее все получилось: в понедельник она дозвонилась до португальского журналиста и перезвонила мне.

          - Ты знаешь, он был просто поражен, что я его нашла, сказал: “Ирина, неужели это Вы? Не могу поверить!” А когда я ему рассказала, что мой знакомый художник ищет изображение Инес де Кастро, то он захотел встретиться с вами немедленно. Еще сказал, что какой-то русский художник уже писал портрет этой Инес.

          - Русский? Не может быть! Кто?!

          - Извини, я не запомнила... подожди, то ли... Нет, не помню. Он сам все расскажет, давай назначать встречу.

          При встрече с О. мы выяснили недостающие детали истории Педро и Инес, получили несколько ценных книг для работы. Беседовали обо всем: о Фатиме, о средневековом разделе мира между Испанией и Португалией, о колониальной политике Португалии.

          Настоящий эрудит, интеллектуал и патриот, О. приходил к нам несколько раз, мы строили совместные планы по организации программы по португальскому искусству.

 

История Инес де Кастро

          В начале сороковых годов четырнадцатого века в Алькобасу, ко двору короля Португалии Афонсо Четвертого, прибыла знатная девушка из Кастилии, Инес де Кастро, она же Инеш де Каштро, или Инеж де Каштру. Неизвестно, знали ли португальцы о том, что Инес была незаконной дочерью короля Кастилии, постоянного друга-врага, соседа, клан которого всегда мечтал вернуть себе земли Португалии. Девушка прибыла, чтобы служить придворной дамой у жены принца Педро Первого, испанской принцессы Констансы.

          Будущий король Португалии, наследник бургундской династии, крепкий воин-великан, влюбился в юную Инес с первого взгляда. Благодаря силе личности испанки, ее характеру, эта влюбленность не закончилась как обыкновенная дворцовая интрижка: принцу Педро пришлось долго добиваться взаимности. В конце концов Инес полюбила сурового воина. Страдала ли жена Констанса от этого романа - неизвестно, через несколько лет после появления роковой Инес принцесса умерла. Когда принц овдовел, влюбленные обвенчались тайным браком. Но, как и при жизни Констансы, Инес жила не в Алькобасе, при дворе, а в Коимбре, во дворце, построенном для нее возлюбленным. Она жила там, ожидая визитов тайного мужа, воспитывая общих детей, их было четверо.

          Существует по крайней мере два варианта трактовки образа красавицы. Первый - это беззащитная, нежная, преданная женщина, которая ждет принца, кротко роняя слезы в бурную реку и поглаживая головки крошечных детей. “В памяти народа союз будущего короля Педро Первого и Инес де Кастро... стал олицетворением подлинного глубокого человеческого чувства и приобрел особую поэтическую озаренность, трогательность, романтическую трепетность”*.

         Луиш де Камоэнс, знаменитый поэт Португалии, творивший в середине шестнадцатого века, тоже умиляется:

Ты, кроткая Инеш, в полях блуждала,

Близ вод Мондегу думам предаваясь,

И своего кумира вспоминала,

В несбыточных мечтаньях забываясь.

Обман души Судьба не прерывала,

И, тщетно слезы побороть пытаясь,

К холмам и травам взор ты обращала

И имя им заветное шептала.**

        Некоторые источники говорят о том, что все было не так просто и сентиментально. Упоминается, что агрессивные братья Инес, кастильцы, пытались что-то “замутить” через нее. Говорится, что бесстрашный король Афонсо IУ был встревожен возросшим политическим авторитетом матроны и потому не разрешал ей приближаться ко двору в Алькобасе. Мне кажется, что если бы Инес была просто красивой преданной куклой или страдающим одуванчиком, вряд ли все эти мужчины с мечами, бородами и шпорами задумывались о ней. Сам факт мезальянса не был причиной для сильных переживаний: многие монархи и принцы имели любовные связи на стороне. То, что подруга будущего короля Португалии была испанкой, не могло препятствовать легализации их брака: португальские короли женились на испанских принцессах, португальские инфанты выходили замуж за испанских монархов. А Инес де Кастро показалась королю-отцу весьма опасной. Почему?

          Произошла трагедия, которая в истории Португалии объясняется, разумеется, не волей короля, а подлостью гнусных советников.

          Об истинных причинах уже никто никогда не узнает. Что превалировало в данном случае, какое из составляющих любой “неестественной” смерти: мистика, политика или тайная любовь? Бывает еще роковая случайность и деньги, но здесь этого не должно было быть. Хотя как знать... В те времена к королевским играм примешивались несметные богатства и тайная политика религиозных орденов.

          В один ужасный день, когда мощный Педро Первый находился в военном походе, Инес де Кастро была убита в своей резиденции в Коимбре по приказу короля Афонсо Четвертого. В расцвете лет, в присутствии детей.

         У Луиса де Камоэнса получается, что король сам поехал полюбопытствовать, как убивают мать его внуков. Это, на мой взгляд, или непродуманное преувеличение или могло быть в том случае, если король собирался что-то выпытать у Инес, или, допустим, отобрать какие-либо документы.

Король, ее растроганный слезами,

Хотел несчастной даровать прощенье,

Но свита с обнаженными мечами

К ней подступила в яром озлобленье.

         Известно, что убийц было трое. Когда Педро вернулся из похода, то пришел в такую ярость, что возникла угроза гражданской войны. Но ничего такого не произошло. Через два года король-отец умер, и инфант стал королем Португалии Педро Первым Суровым. Убийцы его жены сбежали от возмездия, опять же в Кастилию.

        Педро Первый торжественно эксгумировал тело своей жены, убитой два года назад. Он усадил ее тело на трон в соборе Коимбры, надел на голову корону и провозгласил королевой Португалии. Приказал вельможам, духовенству и военным выстроиться в очередь и целовать руку своей, увы, не совсем живой супруге.

        Одновременно был отдан приказ изготовить два саркофага, для Педро и для Инес. Эти саркофаги мы и видели в Алькобасе. Король распорядился, чтобы гробницы были установлены таким образом, чтобы, восстав в день страшного суда, царственные супруги сразу увидели лица друг друга.

        Кроме того, Педро Первый разрешил вернуться в Португалию убийцам Инес, пообещав их простить в честь своей коронации. Двое из этих вельмож поверили и вернулись. Они были подвергнуты ужасающим пыткам и казнены с варварской жестокостью.

        Наполеоновские солдаты отбили нос и пол-лица у лежащей статуи Инес де Кастро на саркофаге.

        Ни прижизненные, ни более поздние портреты нам неизвестны.

        О., журналист из Португалии, принес альбом репродукций Русского Музея. Так вот кто рисовал Инес де Кастро! Карл Брюллов незадолго до своей смерти проезжал из Италии на Мадейру и, вдохновившись героическим сюжетом, написал картину: “Убийство Инес де Кастро, морганатической супруги португальского короля Педро Первого”. Инес на картине прописана не очень хорошо, видно только, что дебелая женщина в отчаянии воздела руки и молит о пощаде. Убийцы зато получились замечательно: с выпуклыми нечеловеческими глазами, оттопыренными усами, ужасными зверскими рожами и, самое главное, с длинными кухонными ножами. Сцена выразительная, но образ героини не становится яснее. Увы. Поразило совпадение: почему это именно почти русскому Брюллову пришло в голову задумываться над судьбой далекой Инес? И мы вот теперь. Что нам Инеш, Инес, Инеж?

         О. сказал, что в прошлом веке в Мариинке шел спектакль об этой истории, забыла, балет или опера.

         Андрей начал работу над портретом. Или так: мозг Андрея начал работу над портретом. Формат определился очень просто. Незадолго перед поездкой в Португалию в старой зеркальной мастерской на Цветном Бульваре Андрей выхватил цепким взглядом крупный предмет, стоящий в углу среди хлама. Это была редчайшая рама как минимум восемнадцатого века, широкая, резная, позолоченная, в хорошем состоянии. “Даже не представляю, какая картина заслуживает такого обрамления!” Сначала раму якобы не хотели продавать, но, не выдержав напора художника, которому “правда, очень надо”, продали задорого. Королева, безусловно, была достойна этой рамы.

        О. считал, что Инес должна быть яркой блондинкой, авторитетно заявив, что именно такие женщины воспринимаются португальцами как красавицы. Андрей всегда молчит в ответ на пожелания, зная, что образ сам решит, какой он есть и каким ему проявиться.

Потомок осторожного

          В октябре решили собрать вечеринку. Мы неграмотно называем такие вечеринки с вином и небольшим фуршетом в большом зале мастерской “журфиксами”. Пригласили немало народу, потому что, во-первых, еще с начала лета не виделись со многими знакомыми, а во-вторых, нас распирало от казусов истории португальского королевского дома, хотелось поделиться. О. сказал, что постарается позвать кого-нибудь из португальских дипломатов, из-за чего мне пришлось составлять список приглашенных с указанием рода занятий и должности и отправлять его О. по факсу. Вечеринка проходила сначала как обычно. Друзья болтали и закусывали, те, кто оказался в мастерской в первый раз, рассматривали картины в трех комнатах, в коридоре и на кухне. Уже пришло достаточно много народу, пора было начинать. Я сказала подруге, что мы задерживаем “официальную часть”, потому что надеемся на приход португальского посла или, на худой конец, торгпреда. “Да на фига он нам нужен, этот посол, - убедительно утешила подруга, - и так весело. Наливай!” Все налили. Встали вокруг большого стола. Андрей традиционно представил каждого гостя, все порадовались, как много вокруг симпатичных и одаренных людей. Затем, сделав небольшую паузу, чтобы выпить и поесть, приступили к теме вечеринки. Портрета, повторяю, еще не было, так что мы просто рассказали, иногда перебивая друг друга, леденящую душу историю. О., который пришел со своей русской женой, дополнял некоторые детали, беседовал с дамой, недавно вернувшейся из Лиссабона. Муж этой дамы много лет работал советником российского посла в Португалии.

         После рассказа своими словами Андрей решил проиллюстрировать повествование отрывком из поэмы Камоэнса, взял книгу и начал читать:

Но грянул час безжалостной расправы,

В гробах усопших сонм зашевелился,

Узнав о даме, что всю жизнь страдала,

А после смерти королевой стала...

         В это время в дверь позвонили. Андрей продолжал читать, аудитория внимательно слушала, а я пошла открывать. За дверью стоял невысокий загорелый мужчина лет шестидесяти, один, по-английски сказал мне, что он посол Португалии, из кармана пиджака как пропуск достал мой помятый список приглашенных. Я успела изумиться, как же он преодолел эти замусоренные и разрушенные подъезд и лестницу до шестого этажа - лифт опять не работал. Тут подоспели Андрей, О., господина посла провели в зал, поставили посередине. Он стоял, посасывая трубку, не выпуская из рук протокольный список, в соответствии с которым ему всех по очереди и представляли. Не хочу сказать, чтобы это было невежливо: наверное, если бы у гостей были еще какие-нибудь занятия, господин Посол изучал бы аудиторию с помощью О. и списка, незаметно стоя в углу. А поскольку все побросали свои разговоры и обратили взоры на пришедшего с трубкой во рту - то получилось, как будто мы все у него на приеме. Но, включившись в эту игру, мы находили в ней что-то забавное: О. читал в списке фамилию, человек машинально приближался к господину послу, как будто его вызвали, подходил, представлялся, говорил о себе несколько слов. Господин ему кивал, благосклонно жал руку и отпускал. О. читал следующую фамилию, должность... Наконец церемония была закончена, гости переглядывались и нервно хихикали, не зная, как вести себя дальше. Мы с Андреем решили, что пора брать инициативу в свои руки и поворачивать вечеринку в обычное русло, уделяя внимание всем равномерно. Но дипломат, оказывается, хорошо представлял, зачем пришел сюда, героически преодолев московскую разруху. Он пошептал что-то О. и тот произнес:

         - Господин посол хочет сказать речь.

Все опять собрались и притихли. Посол вынул трубку изо рта и стал тихо и веско говорить. О. переводил с португальского:

         - Уважаемые дамы и господа! Я рад видеть здесь так много приятных людей, не равнодушных к истории Португалии. Благодарю вас за ваш интерес и ваше внимание. Хочу особенно поблагодарить хозяина дома Андрея Мунтяна и его супругу за любезное приглашение на вечер, столь важный для меня. Я хочу объяснить, почему для меня так важен повод, по которому мы все собрались. Дело в том, что этому историческому персонажу, прекрасной Инеш де Каштро, я каждый раз ставлю свечи в церкви, испытывая определенное чувство вины. (Длинная пауза.) Если вы уже слышали историю этой дамы, то знаете, что ее убивали три человека, которые затем бежали от гнева ее супруга в Кастилию. (Да, да! Все радостно закивали, приятно быть в курсе.) Помните также, что Педро Первый разрешил им вернуться, и двое из них возвратились на родину, но поплатились за это жизнью. Так вот. По нашему семейному преданию, я происхожу из семьи того третьего вельможи, который не поверил уверениям короля и не вернулся, чем сохранил себе жизнь... В связи с этим...

        Драматургия явления и озвэчения сенсации были безупречны. Все переглядывались в изумлении. “Теперь понятно, почему он стал послом, хорошая наследственность”, - пошутил кто-то. Посол спокойно улыбался и курил трубку.

        Как странно и как жалко, что портрета тогда еще не было. Портрет появился через полтора месяца. Еще случилось так, что последующей зимой мы с Андреем довольно-таки часто встречали господина посла Португалии на вечерах в различных посольствах. Он не то, чтобы делал вид, что совсем нас не узнает, но почти. Здоровался неохотно.

 

Дворцы для Инес

        “Чтобы женщина была красива, надо, говорят испанцы, чтобы она совмещала тридцать “если”, или, если угодно, чтобы ее можно было определить при помощи десяти прилагательных, применимых каждое к трем частям ее особы. Так, три вещи у нее должны быть черные: глаза, веки и брови; три - тонкие: пальцы, губы, волосы, и т.д.

         Об остальном можете справиться у Брантома”

                   Проспер Мериме, “Кармен”

         После своего явления портрет Инес де Кастро прожил в Москве полгода.

         Не получилось осуществить грандиозные проекты, которые мы с О. обсуждали месяцами. Предполагалось вокруг портрета собрать драгоценные явления португальской культуры Средневековья. Мы хотели сделать одновременно: концерт музыки того времени, презентацию портрета, презентацию книги об архитектуре Португалии именитого ученого. Обсуждали, обсуждали программы, я составляла какие-то прошения, которые О. пытался представить португальским чиновникам и коммерсантам в России. О. также ездил на родину, встречался там и с Алексом, они тоже обсуждали. Нужны были деньги для проекта, мы их даже просили, но все пробуксовывало. Не наша воля. Инеш желала собственной судьбы и от вульгарного промоушена отказывалась. К весне знакомые португальцы куда-то делись, да и мы забыли о них. Выдохлись. Лишь музыканты из Питера, неосторожно соблазненные мной во время увлечения Иберией, к весне сделали-таки программу средневековой музыки и приехали с ней в Москву. Увы, я не могла их поддержать, не осталось энергии, направленной в сторону Португалии.

         Инес была прекрасна. Инес была сурова, а от строгости быстро устаешь. Иногда мне казалось, что ее взгляд следит недобро. Зрители, видевшие портрет впервые, произносили: “О!” и задумывались. Мужчины часто говорили: “Такая, такая... я бы побоялся”. У меня появилась крамольная мысль, что добродушную женщину никому не пришло бы в голову выкапывать, так что Андрей точно поймал в эфире ее образ. Кстати, первый набросок был гораздо мягче, и женщина казалась красивее. Этот вариант мало кто видел - а видевшие потом скучали по исчезнувшему лицу, но художник был неумолим, “умерла так умерла”, и Инес осталась “такая, такая”. Умиления не вызывала, поклонение - да, иногда прямо-таки исступленное. Один журналист стоял на коленях и говорил ей: “Я знаю, знаю, ты должна вернуться (в Испанию, Португалию? - не помню), дорогая Дама, подскажи, как нам это сделать”. Долго продолжался диалог с портретом этого совершенно нормального, благородного человека. Мы его тогда видели третий раз в жизни. Через два часа после разговора с Инес он погиб, на него напали ночью около подъезда дома, где он жил.

         Возникла перспектива выставки в Таллинне. С возможными организаторами не были пока хорошо знакомы, но Андрей всегда мечтал выставиться в своем любимом городе и сказал, что согласится на любых условиях.

         В начале июня состоялась очередная персональная выставка картин Андрея в Центральном Доме Художника, а когда она заканчивалась, в том же здании открылась выставка картин Брюллова из Русского Музея. Один день, одно воскресенье, в ЦДХ находились две Инес де Кастро. Мало кто об этом знал, но все-таки они встретились.

        Мне казалось, что об Инес нельзя написать обыденно и документально. Целый год обдумывала необыкновенный детектив, хотела представить клубок из хитросплетенных политических тайн, которые тянутся от Средневековья. Единственным препятствием являлось то, что я не знаток международных интриг и никак не могла решить, какова будет суть моей душераздирающей истории. В моем представлении детектив - это вроде супа или соуса, почему и удается женщинам тоже. Сначала подается готовое блюдо, острое или экзотическое, но неизвестно, из каких оно ингредиентов. Потребителям предлагаются намеки или подсказки, наводящие на неверные версии. Типа: “А бульончик, наверное, куриный? А потом добавлено то-то то-то. Я угадал?” - “Н-ну, возможно”. А потом, когда все уверены, что бульон даже не куриный, а из бараньей косточки, объявляется: “Элементарно, блюдо было полностью вегетарианским, это опять вездесущая, нет, не мафия, а соя”. Но в жизни я ни разу не встречала, чтобы какие-нибудь значительные обстоятельства объяснялись вдруг ясно и просто, чаще всего все запутывается до бесконечности даже в случаях, когда граждане не обязаны привлекать милицию. А если еще и к ней обращаться, то засомневаешься и в собственной лояльности.

         Чего я только не придумывала про Инес де Кастро. То ли она была агентом Испании, но это слишком просто, то ли агентом вообще не пойми кого (вот это у меня и есть самое слабое место). Педро, возможно, сам ее предал (у него подозрительно безупречное алиби), а откопал потом из-за угрызений совести; она ему являлась и велела выполнить то, что обещал при жизни. Или предположим, что целью ее действий и вообще ее прихода в мир было объединение Иберии - это, скорее всего, означает, что Португалии не будет. А чтобы Португалия была, лицо Дамы (Брюнетки) вообще не должно появляться в веках. Потому и нос на саркофаге отбит. Ни у кого же рядом не отбит! И портреты все уничтожены. Но есть силы, которые время от времени пытаются восстановить ее образ, чтобы активизировать некие процессы. Раз в столетие им удается... они как-то притягивают художников, внушают им мысль писать ее портрет. Для Португалии это не очень хорошо, хотя художники, конечно, об этом не подозревают. Кстати, если бы писал абстракционист, то ничего страшного, он сделал бы каля-маля вместо лица - и угрозы нет. В данном случае притянуло человека, владеющего реалистической техникой и наделенного мистическим сознанием. Посол потому и пришел в мастерскую до того, как портрет начал создаваться - хотел предупредить или припугнуть заранее. Но тем не менее изображение появилось. И теперь... А что теперь? Тайные силы корректируют свой план, они решают вывезти портрет за границу.

        Хорошо, что я всего этого не написала в виде небольшого романа. Потратила бы два года, и у меня ничего не получилось бы, ведь внятно объяснить такую белиберду невозможно. На самом деле все было интереснее, но как именно... Многого уже не узнаем, потому что скоро рас- станемся с Инес.

       Организатором выставки в Таллинне явилась Марина Тее. Марина такая, что может быть и казаться какой угодно, но она не обыкновенная, это правда. Совсем не из пугливых, и это оказалось важно. Ее смелость проявилась и в принципе отбора картин для выставки: она не раздумывала, как воспримут картины другие люди, а исходила из того, что раз она видит эти полотна органично принимаемыми древней аурой Таллинна, значит у нее получится интересно, стоит только не мешать интуиции. Кроме того, Марина совсем не испугалась грозной Инес, нет, она приветствовала Инес будто на равных. Как раз в то самое время, когда другие люди от нее шарахались. “А этот портрет, - сказала Марина, - останется в Эстонии. Я сделаю все, чтобы он там остался”.

        Вокруг создания искусства и продвижения искусства неизбежно возникает слишком много разговоров и обещаний, девяносто пять процентов которых остается лишь бесплодным следствием возбуждения от восприятия энергетики картин. К этому привыкаешь, никого не винишь, но когда вдруг разговоры переходят в действие, ты удивляешься. А когда действия человека, который решил заниматься именно нашими картинами, неожиданны и плодотворны, ты чувствуешь радостное восхищение. Мне кажется, я правильно назвала эмоции, которые мы испытали, приехав вместе с картинами в Таллинн и увидев место, выбранное Мариной для проведения выставки. Это оказался государственный Исторический Музей Эстонии, что находится на улице Пикк в двадцати метрах от Ратушной площади. Здание музея построено в пятнадцатом или шестнадцатом веке, это дом-дворец с нишами, лестницами, переходами. Картины Андрея почувствовали себя там, как дома, разместились естественно и комфортно, мы ощущали то же самое: все вокруг было правильно, а люди приветливы.

         Центром экспозиции на Таллиннской выставке картин Мунтяна, безусловно, был портрет Инес де Кастро. Будто специально для нее в большом зале музея, в стене напротив входа, - глубокая прямоугольная ниша, снаружи украшенная резьбой как наличниками. Пространство соответствовало формату портрета вместе с массивной рамой. Инес считали общепризнанной хозяйкой экспозиции, ее изображение появилось в многочисленных статьях, с нее начинались сюжеты телерепортажей о выставке. Испанская дама была названа журналистами “Джокондой Андрея Мунтяна”. Королевские почести.

         На вернисаже среди других встреч была одна странная. Пришел человек, которого не приглашали организаторы, непонятный. Явно, почти назойливо хотел познакомиться, стал активно приглашать нас “на экскурсию” на следующий день. Приглашал настойчиво, но при этом туманно, не говорил, куда. Отказать было неудобно: загадочный человек назвался местным художником. Но возникло и чувство опасения, поскольку он все время повторял с сильным эстонским акцентом: “Есть одно непременное условие: приходите только вдвоем. Я покажу настоящее Средневековье, такое, о котором даже знатоки не догадываются”. Отказаться от таких посулов Андрею совершенно невозможно, даже если его попросят прийти в полночь на кладбище, имея при себе дохлую крысу. Но неясные опасения все-таки остались, и мы помогли себе, я бы сказала, чисто по-русски. Нас просили прийти вдвоем, а мы пришли на экскурсию вшестером. Дело в том, что на вернисаж в Таллинн с нами приехали друзья и родственники - хорошо еще, что не все пошли именно на эту прогулку. Марина пришла, поскольку во всем должна быть ясность. Брови эстонца изумленно поднялись ко лбу, когда он увидел нашу теплую компанию, но нам не было неловко, потому что сам виноват, нечего было напускать такого туману, что мы испугались.

         Этот человек - настоящий Хранитель древностей. Его условие по ограничению количества людей оказалось разумно обоснованным: он повел нас в свою мастерскую, которая располагалась в одной из башен Таллинна, и в тех пространствах, куда мы попали, трудно разойтись и двоим. Пришлось же ходить всемером, причем мы шестеро находились в изумленном оцепенении от увиденного, и нами надо было управлять. Средневековье! Стены, панорама города, не перестроенное, первозданное тело башни: иногда невыносимо узкий, удушающий каменный мешок; коллекции древних предметов быта. Странный хозяин - наверное, мы повстречали воплощение Старого Томаса. В такой башне, впитавшей в себя “мелочи времени”, очень быстро устаешь от впечатлений, ощущая живое, все еще живое дыхание восьми-девяти веков. Хранитель, конечно, хотел пригласить и посвятить только Андрея, а тут еще мы - просто зеваки. Андрею, естественно, хотелось остаться там долго, а мы, мало того, что набились в хранилище маленькой толпой, еще и устали быстро, нам становилось плохо физически от густоты времени вокруг. Слишком серьезная информация, не наш уровень. Восхищались ценностями, ужасались глубине бездны времени, побыли не очень долго, сколько смогли, и ушли. И увели Андрея, хотя мне кажется, что он с удовольствием провел бы там не один день.

          Инес могла бы поселиться в этой башне, чтобы смотреть на Старый город, чувствуя, как всегда, свою исключительность.

          Но Инес выбрала не башню, не музей, другой дворец, и она осталась в Таллинне.

 

 

Читателей считает:

 

 

 

Copyright © Veneportaal! Inc. All rights reserved.

Все официальные права на торговую марку Русский Портал принадлежат Эстонско-Чешской торгово-промышленной палате.

Какое либо цитирование информации допустимо только со ссылкой на первоисточник.

Все вопросы и замечания направлять по info@veneportaal.ee или по тел + 372 55 48810